Том 19. Белые пелеринки
Шрифт:
— Кто это там поет? — произнес заспанный голос.
И с ближайшей к печке кровати поднялась кудлатая головка со съехавшим на затылок чепцом.
— Душки! Это привидение… Ай, как страшно! — пропищал другой голосок.
— Привидение в печке! Ай-яй, боюсь-боюсь!
— Это не привидение, а разбойник!
— Разбойник забрался в печку.
— Нет, нет! Он стоит около печки, я вижу его черную фигуру. Ай-ай-ай!
— Нет, это не разбойник. Разбойник не станет петь.
— И так хорошо петь. Так чудесно! — восторженно отозвался
— Слушай, если ты не разбойник и не привидение, то кто же ты там, фигура у печки?
— Да, да, кто ты? Кто ты? Говори скорее! — неслось изо всех углов спальни.
И вслед за этим какая-то белая тоненькая фигурка во весь рост вытянулась на постели, перескочила на высокий ночной столик, стоящий как раз под висящим ночником. К ночнику протянулась ручонка, и в тот же миг в дортуаре «младших» стало светло.
— Ах, что за красоточка-девочка!
— Это новенькая?
— Ты новенькая?
— Прелесть! Дуся! Очарованье! Позволь мне, душка, поцеловать тебя!
— Смотрите, душки, у нее волосы как смола!
— У нее смоляные кудри!
— А глаза точно две звезды!
— Савельева, ты могла бы не прибавлять «две». Всем известно, что трех глаз у людей не бывает.
— Не учи меня, Лина Фальк! Ты несносна!
— Mesdames, не ссорьтесь. Новенькая, как тебя зовут?
— Как твоя фамилия?
— Послушай, ты ужасно хорошенькая. Настоящий амурчик. И какая румяная! Мы все такие бледнуши перед тобой. А Фальк как та около тебя тень-тенью. Впрочем, Фальк первая ученица. Учится лучше всех.
— Оттого, что Фальк долбяшка. Пережевывает сто лет каждую строчку.
— Неправда, ты сама зубрила-мученица. Отвяжись от меня… Новенькая, отвечай же нам. Что же ты молчишь, как рыба?
Инна едва ли смогла сразу удовлетворит их любопытство. К тому же институтки, в свою очередь, завладели вниманием Инны. Таких девочек еще не видела Инна. Там, на далекой южной окраине, под горячими лучами солнца, среди благодатных условий природы, где прошло ее раннее детство, она видела здоровых, рослых, загорелых и румяных детей. Эти же девочки были такие худенькие-худенькие, изжелто-бледные, хрупкие и слабенькие на вид, точь-в-точь как чахлые северные цветочки. Правда, две-три из них казались толстушками, но те же бледные щеки, те же вялые руки и отпечаток усталости был виден и на их лицах. Крепкая, румяная, на диво здоровенькая Южаночка казалась настоящей красавицей среди них.
Оглядев наскоро своих новых подруг, Инна заявила, что ее фамилия Палтова, а прозвище Южаночка, что приехала она с Крысой из полка к дедушке и Сидоренко с дальней окраины России, и что не успела носа казать сюда, как уже была наказана Крысой.
— Южаночка! Какое прелестное, поэтичное имя! А зовут как? Инна? Чудесно тоже! А кто это Крыса?
— Южаночка! Южаночка! Ах, как это звучит хорошо! — восторгалась худенькая белокурая девочка с большими синими глазами.
— Да врет она все! И смеется над нами! — неожиданно рассердилась высокая, некрасивая Фальк
— Ну, да! Так вот сейчас и проучить? Уж очень ты прытка, Каролина! — выступила вперед курносенькая, миловидная девочка и, бесцеремонно взяв Инну за руку, обратилась к ней:
— Послушай, новенькая, расскажи толком, какая Крыса наказала тебя?
Южаночка окинула взором вихрастую девочку и улыбнулась ей. Вихрастая очень понравилась ей.
— Меня наказала Крыса, то есть Эмилия Федоровна Бранд, разве вы не знаете ее? — в свою очередь обратилась с вопросом к толпившимся вокруг нее девочкам Инна.
— Ха-ха-ха-ха! Ха-ха-ха-ха! Слышите, месдамочки, это она нашу Мильку прозвала крысой, ха-ха-ха-ха!
Потом вихрастая девочка обвила рукою плечи Инны и, ласково заглянув ей в глаза, проговорила:
— Молодец Южаночка! Вот ведь как остроумно окрестила Мильку! Люблю за это! Молодчина! И я такая же! Познакомимся же: меня зовут Даня Верховская, а прозвали меня все эти, — тут курносенькая девочка бесцеремонно ткнула пальцем в подруг, — Щучкой. Зубы у меня, видишь ли, как у щуки, ну вот щучка и готова. У нас это просто делается, в один миг!
— А меня прозвали Цаплей. Моя фамилия Цаплина, а зовут Зоя! — И миловидная синеглазая белокурая девочка, только что громко восторгавшаяся наружностью Инны, выступила вперед.
— А я Гаврик! Шалунья Гаврик, честь имею представиться! — И откуда-то вынырнула необычайно живая, подвижная девчурка лет одиннадцати с бойким, задорным видом, с насмешливыми синими глазами и коротко остриженной под гребенку, как у мальчика, головой.
— Я — Жемчуженка!
— Я — Николаева!
— Савельева!
— Ланская!
Девочки теснились к новенькой, перебивая друг друга, засыпали ее вопросами. Одна только Фальк держалась в стороне. Ее лицо хранило на себе печать презрения и надменности. Неприятная гримаса то и дело морщила его.
— Надулась наша мышь на крупу, — поймав один из ее недоброжелательных взглядов, проговорила Гаврик. — Ты, Южаночка, остерегайся этой Линки. Она племянница крысы и то и дело к ней с доносами шлепает! Племянница, достойная тетушки… Кто из них лучше: Милька-Крыса или Фискалка-Фальк, ей-Богу, уж и не…
Но Гаврику не суждено было докончить фразы. Чьи-то легкие крадущиеся шаги послышались в коридоре. Девочки, как стая испуганных птиц, шарахнулись в стороны, и не прошло и трех секунд, как они уже лежали в своих постелях.
Дверь скрипнула, и Эмилия Федоровна Бранд появилась на пороге дортуара.
— Ступай спать, и да послужит тебе уроком сегодняшнее наказание, — проговорила она, подойдя к Южаночке и взяв ее за руку. Потом она подвела девочку к пустой кровати, стоявшей близ дверей: — Вот твое место. Ложись спать и помни, что с завтрашнего дня ты должна окончательно переродиться и забыть все свои мальчишеские выходки и шалости. Они неуместны здесь, в институтских стенах.