Том 19. Письма 1875-1886
Шрифт:
О планах на лето, о даче и проч. буду писать особо.
Получил от Агафопода письмо * . Плохо живет.
Мечтал написать к 13-му апреля пасхальный рассказ * в «Нов<ое> время». Тема стоящая, но едва ли напишу.
«Шведская спичка» * , которую посылаю, была напечатана в «Альманахе Стрекозы». Ее прикажите поместить в самом конце книги.
* Т. е. сажайте в книжку.
Чехову Ал. П., 6 апреля 1886 *
167. Ал. П. ЧЕХОВУ
6 апреля 1886 г. Москва.
86, IV, 6.
Ну полно, таможенно-карантинный человече, к чему такие сильные выражения? Откуда могла взяться «тень бывшего человека» * , и чего ради ты
1) Давыдов деньги вышлет, а если доселе не высылал, то потому что сам без штанов ходит.
2) За «Сверчком» ты имеешь получить, за «Будильником» тоже. Завтра Мишка соберет все твои крохи и вышлет послезавтра. Вообще: по гонорарным делам обращайся к Мишке. Адвокат хороший. В «Сверчке» платят прекрасно и тебе дадут по 8 коп. за строчку.
3) Ты естественник * , а между тем для тебя не понятна естественность твоего положения. Тебя, пишешь, «жгут, режут, точут и пияют». Т. е. долги требуют? Милый мой, да ведь нужно же долги платить! Нужново что бы то ни стало, хотя бы армяшкам, хотя ценою голодухи… Если университетские и пишущие люди видят в долгах страдания, то что же остается остальным? Я не знаю, но всё дело в принципе… И к чему делать долги? Прости за этот сытый вопрос, но, ей-богу, он не нотация. Ведь без долгов легко обойтись. Я по себе сужу, а на моей шее семья, к<ото>рая гораздо больше твоей, и провизия в Москве в 10 раз дороже, чем у вас. За квартиру ты платишь столько, сколько я за пианино, одеваюсь я не лучше тебя… Вся беда в покупках и расходах, которые ты не имел права делать и от к<ото>рых давно уже должен был бы отказаться: мука Нестле (?!?), лишняя прислуга и т. д. Когда у мужа и жены нет денег, они прислуги не держат — это обыденное правило…
4) Но долги сделаны и толковать о происхождении их бесполезно… Остается говорить о их платеже… Для тебя должен быть страшен долг в 1000–2000 руб., но 300–500, которые, вероятно, ты должен, не стоят «нравственных страданий». Рано или поздно ты их выплатишь, тем более что существует благодетельная мера — вычет из жалованья. Пока сам соберешься, так казначейство избавит тебя от долга. Вычет из жалованья, конечно, влечет за собой неудобства, но что делать! Неудобства временные, в особенности для человека, имеющего, кроме жалованья, еще и другой источник дохода…
Мировой приговорил меня * к уплате 105 р., ко<то>рые ты и Николай задолжали лавочнику Семенову. Портному я должен за себя и за тех, за кого поручился, более ста… Но вопроса «Что дальше будет?» я не задаю… Верую, что всё заплатится, перемелется и своевременно канет в Лету. На даче пожмусь как-нибудь, поживу с семьей на 50 р. в м<еся>ц, и долгов не будет…
5) Отчего ты мало пишешь? Что за безобразие? У «Сверчка» и «Буд<ильника>» сплошная вакансия, а ты сидишь, сложил ручки и нюнишь, как Гершка, когда его во сне кусают блохи. Почему ленишься работать в «Осколки»? Все те рассказы, которые ты прислал * мне для передачи Лейкину, сильно пахнут ленью. Ты их в один день написал? Из всей массы я мог выбрать один отличный, талантливый рассказ * , остальное же всё достойно пера таганрогского Живчика * . Сюжеты невозможные * …Ведь только лень может писать в цензурный журнал о попе, крестящем ребенка в купели!.. Лень не рассуждающая, работающая залпом, зря… Где это ты видел супругов, к<ото>рые у тебя в рассказе обедают и говорят о рефератах… и где под луной есть такие рефераты? Уважай ты себя, ради Христа, не давай рукам воли, когда мозг ленив! Пиши не больше 2-х рассказов в неделю, сокращай их, обрабатывай, дабы труд был трудом. Не выдумывай страданий, к<ото>рых не испытал, и не рисуй картин, к<ото>рых не видел, — ибо ложь в рассказе гораздо скучнее, чем в разговоре…
Помни каждую минуту, что твое перо, твой талант понадобятся тебе в будущем больше, чем теперь, не профанируй же их… Пиши и бди на каждой строке, дабы не нафунить…
Писал ли ты хоть одну вещь долее одного вечера? Только «Сомнамбулу»… Писал ли, я тебя спрашиваю, шут иваныч? Конечно, нет! Нет и нет! Литература для тебя труда не составляла, а ведь это труд! Будь ты порядочным человеком, посиди над рассказом (в 150–200 стр<ок>) дней 5–7, то что вышло бы! Ты себя не узнал бы в своих строках, как теперь не узнаешь себя в зеркале… Имей в виду, что срочной работой ты не завален и можешь поэтому над одной вещичкой возиться несколько вечеров… Выгодно ли это? Сочти… При максимальной кропотливости ты дашь 5–7 рассказов в месяц, что составит около ста, теперь же, пиша много, ты и 50 не имеешь… Заключаю сию мораль выдержкой из письма * ,
Другой великий авторитет, имя же ему Суворин, пишет мне: «Когда много пишешь, далеко не всё выходит одинаково хорошо».
Третий великий человек, наш И. Грэк (Билибин), в своих письмах матерно ругается, что я много пишу * . Вот видишь, Саша!
Работаю я теперь в «Новом времени», где получаю по 12 коп. за строчку. Мне удастся перетащить в петербургскую прессу Гиляя, к<ото>рый не развит, но талантлив. Нельзя ли и с тобой сделать то же самое, тем более что ты развит и талантлив в 1000 раз больше, чем те пробки, к<ото>рые пишут в «Деле» и «Наблюдателе»? Работай, голубчик! Бди, копти и не траться на суету! Не делай из себя и из своей работы муку Нестле… Для начала хорошо бы тебе работать в «Пет<ербургской> газете», откуда ты не замедлишь перебраться в «Новое время». Для тебя обе газеты потемки. Что для них потребно, ты не знаешь… Не можешь ли ты у себя в Н<овороссий>ске поискать сих газет и познакомиться с ними? «Новое время», наверное, получается в Н<овороссий>ске. Зри субботние номера * …Лейкин вышел из моды. Место его занял я. Теперь в Петербурге я в большой моде и хотел бы, чтобы ты не отставал…
Неужели ты уедешь из Н<овороссий>ска? Нельзя ли тебе не уезжать до осени? Если не уедешь, то даю честноеслово побывать у тебя летом. <…> на долги. Мертвые и таланты сраму не имут. Колька 3000 должен и — ничего! А хорошо бы мы с тобой пожили! Отъезд твой мне тем более не по нутру, что я уверен, что Питер тебе ничего не даст, кроме новых долгов… Погоди до осени! Я буду в Питере, познакомлю Григоровича и прочих с твоей персоной и — кто знает? — Григорович действ<ительный> ст<атский> советник и кавалер * …Он скорей найдет для тебя, чем ты… Его все министры знают… Так помни же: копти над рассказами. Сужу по опыту. Пиши. Напиши матери. Сообщи мне маршрут, как к тебе ехать. Кланяюсь.
Твой А. Чехов.
Чехову М. Е., 11 апреля 1886 *
168. М. Е. ЧЕХОВУ
11 апреля 1886 г. Москва.
86, IV, 11.
Пишу Вам, дорогой мой дядя, в страстную пятницу под субботу, но так как это письмо будет получено Вами после 13-го * , то я имею полное право заочно поцеловаться с Вами три раза, получить от Вас ответ «Воистину воскрес», а если позволите, то и гривенничек * . Итак: Христос воскрес! Поделите этот привет с тетей * , братьями и с сестрами * , которых поздравляю и целую. Всем желаю счастья, покоя и мира, Вам же лично, дорогой мой, желаю того, что может пожелать человек глубоко уважающий и преданный.
Простите, что так долго не писал Вам. Вы сами много пишете * , а потому поймете человека, который пишет от зари до зари: нет времени! Когда бывает свободная минутка, то постараешься отдать ее чтению или чему-нибудь другому. Да, откровенно говоря, не понимаю я того писания к дорогим и близким людям, которое пишется по обязанности, а не в минуты хорошего настроения, когда не боишься ни за свою искренность, ни за размер письма.
Теперь давайте побеседуем. Начнем хоть с Вашего отъезда * . После того, как Вы, тетя, Саша и о. Анания сели на извозчиков и скрылись, мы почувствовали в своих комнатах пустоту. Долго потом ходили и привыкали к этой пустоте. Для нас Вы слишком дорогой гость, и расставаться с Вами было нелегко. Помните, что Вы у нас единственныйи другого такого близкого родственника у нас не было, да едва ли и будет. Дело не в том, что Вы родной дядя, а в том, что мы не помним того времени, когда бы Вы не были нашим другом… Вы всегда прощали нам наши слабости, всегда были искренни и сердечны, а это имеет громадное влияние на юность! Вы, сами того не подозревая, были нашим воспитателем, подавая нам пример постоянной душевной бодрости, снисходительности, сострадания и сердечной мягкости… Искренно жму Вам руку и благодарю. Когда, бог даст, лет через 10–15 я буду описывать для печати свою жизнь, то поблагодарю Вас перед всем читающим миром, а теперь жму только руку.