Том 2. Лорд Тилбери и другие
Шрифт:
— Если правильно, это не Бифф.
— Он правильно сказал: хватай и целуй без разговоров. Так я и сделаю.
— Вы посмеете?
— Еще как! Сейчас я вам покажу, какой я способный.
Именно тут раздался настойчивый звонок.
— Ура! — воскликнула Кэй. — Я знала, что небо опекает бедных порядочных девиц. Интересно, кто это? Лорд Тилбери пришел извиниться?
Это был Бифф, исключительно похожий на труп со стеклянными глазами. Друг его и сестра онемели от ужаса.
— Ключ потерял, — объяснил он. — Привет, Кэй.
И, опустившись
Кэй смотрела на Джерри, Джерри смотрел на Кэй. Оба думали о том, что их бедный друг и брат, похожий еще и на героя современной пьесы, кутил во всю свою силу. Даже в Нью-Йорке, на самой вершине, он поражал как-то меньше, и Джерри благоговейно прохрипел:
— О, Господи!
— Вот именно, — согласилась Кэй.
— Ангелы, гонцы благодати, помогите нам! Я не ошибся, это не иллюзия?
— Нет.
— Надо его уложить.
— И крепко держать.
— Пока вы его укачаете, я сбегаю, куплю соды. Вряд ли поможет, а все-таки…
Кэй пожала плечами.
— Бегайте, но это не нужно. У него не бывает похмелья. Встает, как стеклышко, с песней на устах. Видимо, эндокринное.
Джерри удивился. По странной случайности, он не видел Биффа наутро после попоек.
— Как стеклышко? — проверил он. — И не кается? Не страдает? Не клянется завязать?
— Ни в малейшей мере. Гадость какая, а? Если б он хоть страдал, я бы это вынесла, но нет, не страдает. Прямо подумаешь, что на свете нет правды. Ладно, творите доброе дело, если хочется.
Когда Джерри вернулся, Биффа не было — видимо, ушел в спальню, — а Кэй сидела в кресле с тем самым видом, который побудил Уолтера Пейтера заметить, что какую-то даму постигли все скорби мира.
— Ничего, — сказал рыцарь, — не убивайтесь, он все-таки дома, а не в камере.
Кэй почему-то не утешилась. Всякий, кто хотел бы узнать разницу между оптимистом и пессимистом, мог бы посмотреть сейчас на них.
— Хорошо, — сказала она, — но он же опять выйдет. На этот раз — пронесло, а потом?
— Значит, ему нельзя выходить.
— Как вы его удержите?
— Очень просто. Спрячу брюки.
— Что?!
— Простые методы — лучше всего.
Кэй помолчала.
— Это мысль, — признала она. — А он ваши не возьмет?
— Где? Я уеду в Патни, к дяде. Его можно вынести дня два, а меня… ну, как-нибудь вынесет. Вы переедете сюда. Вернее, так: я увожу вещи Биффа, вы идете, складываете свои, потом я заезжаю за вами, везу в ресторан. Там мы кое о чем поговорим. Вопросы есть?
— Нет. Вы все предусмотрели?
— Надеюсь. Теперь о брюках. У Биффа две пары, он — не Бреммел. [61] По его словам, из Парижа он вылетел в чем был, а тут купил еще одни, дешевые. Взять это все нетрудно. Видимо, зайдете вы, у вас походка легче. Можете его не разбудить?
— Его ничто сейчас не разбудит.
— Ну, с Богом. Почему вы на меня так смотрите?
— Я думаю, всегда ли вы так мудры.
— Грубо
— И еще я думаю, почему вы расплылись, как Чеширский кот.
61
Брёммел (Браммел, Брюмель), Джордж Брайан (1778–1840) — английский законодатель мод в начале XIX века.
— А, вы заметили тонкую улыбку? Я представил себе, как ваш Генри придет с мамашей и вас не застанет. Вероятно, поднимет брови. Да, вероятно.
Генри поднял брови раньше, вчера, когда позвонил невесте, чтобы сообщить ей, что леди Блейк-Сомерсет предпочла другой ресторан. Звонил он на службу, и там сказали, что Кэй вылетела в Лондон.
Сообщив начальству, что у него — острый приступ невралгии, молодой дипломат выпил кофе, съел немного джему и поспешил в аэропорт Орли. Как и Отелло, он очень волновался.
Глава VIII
Лорд Тилбери, как обычно, пришел незадолго до десяти и принялся за работу, но — против обычая — работать не смог. Отпустив Гвендолен на ее место, он барабанил пальцами по промокашке, ибо ожидал сводок от Пилбема.
Через очень долгое время зазвонил телефон.
— Тилбери?
— Лорд Тилбери у телефона, — отвечал этот лорд, опасаясь, как бы недавний подчиненный не назвал его Джорджем. — Да, Пилбем? Какие новости?
— Все к собакам, — сказал Перси. — Ничего не понимаю. Мерфи говорит, насосался, как скотина, но я сейчас звонил, он дома. А не в полиции, — мрачно прибавил он, и будешь мрачным, когда уплыли две тысячи, хотя гораздо хуже, когда уплывают десять миллионов.
Лорд Тилбери, находившийся в той ситуации, которую мы описали последней, испытал невыносимую боль. Буркнув «Ну, вот!..», он повесил трубку и нескоро обрел хотя бы относительное спокойствие. Как многие мужчины, пребывающие в унынии, он жаждал женской заботы, и, приоткрыв дверь, сказал:
— Мисс Гиббз…
— Да, лорд Тилбери?
— Я… э… знаете, так, подумалось… мдэ… вы не сходите со мной в ресторан?
Прекрасное лицо осветилось радостью, но тут же и угасло.
— О, лорд Тилбери, с удовольствием, но вы пригласили мистера Льюэллина!
Если бы здесь не было дамы, первый виконт, как говорится, выразился бы. Он совершенно забыл о предстоящей встрече.
— Завтра он улетает в Рим, — дополнила Гвендолен. — Сегодня зайдет в полвторого.
День был жаркий, но лорда зазнобило. Мысль о том, что глава кинокорпорации зайдет и никого не застанет, способна вогнать в трепет. Если тебе принадлежат утренняя, вечерняя и воскресная газеты, а также четыре журнала, ты не вправе оскорблять того, кто может пустить на рекламу тысячи фунтов. Газетный магнат знал, что киношный магнат — обидчив.