Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы

д'Аннунцио Габриэле

Беатриче.Не возвращается… Временами она проводит в лесу целые часы. У нее есть там излюбленное местечко, где она засиживается очень подолгу. Она просила меня сшить ей зеленое платье. Она сказала мне: «Сделай мне зеленое платье, нежного цвета, чтобы маленькие, светлые листочки не боялись меня, когда я буду ходить по лесу». Она такая нежная! И иногда она говорит такие нежные, детские слова… Они похожи на улыбку сквозь слезы и звучат в сердце радостью и скорбью в одно и то же время!.. (Молчание. Она указывает гостю место между колоннами.)Хотите, присядем здесь?

Оба

садятся рядом на камне. Вирджинио охвачен страшным волнением и, кажется, не в силах раскрыть рта. Он бледен и сосредоточен.

Как благоухают ландыши, белые розы и нарциссы!.. Несмотря на то, что много еще цветов в Армиранде сокрыто от ее глаз… Садовник строго следит за этим. Вы слышали его песни? Он всегда поет и сам сочиняет песни… Он поет и караулит… Но иногда, при всей его бдительности, его проводят… Теперь наступило время цветения мака… Он как пламенный поток разлился вдруг по траве… Теодата говорит, что в этом году придется скосить траву раньше, чем обыкновенно… (Молчание.)А у вас, в Фонтелюченте, много цветов?

Вирджинио.Масса роз!

Беатриче.Ваша мать всегда так любила цветы! Она и теперь их также любит?

Вирджинио.Теперь она кроме своего горя ничего не любит.

Беатриче (с колебанием).Она все еще очень страдает?

Вирджинио (тронутый, вероятно, задушевностью ее голоса, смотрит ей в лицо).Как в первый день!

Беатриче.Почему вы не утешите ее?

Вирджинио.Она не нуждается в утешении. Ей ничего не надо, как только оставаться наедине со своим горем: она полюбила его так же, как любила сына, которого у нее отняли.

Беатриче.Здесь ее имени не забывают; мы вспоминаем о ней каждый раз, когда молимся… Моя мысль, тихая и благоговейная, всегда стремится к ней!

Вирджинио.Она принимает ее с благодарностью и отвечает тем же.

Беатриче.Значит, она не проклинает нас?

Вирджинио.Ах, вы не знаете этого сердца!

Беатриче.Она простила?

Вирджинио.Она всегда благословляет это самоотверженное и кроткое существо, которое дало высшее доказательство своей любви в это долгое время страданий.

Беатриче.Значит, ей сказали обо всем?

Вирджинио.Самый невинный обман не мог бы для ее души сравняться в красоте со страшной, неприкрашенной истиной!

Беатриче.А знает ли она, что вы уехали в Армиранду?

Вирджинио.Она знает и ждет меня. Она знает, что я поехал повидать Изабеллу. Она будет осыпать поцелуями мои глаза, которые видели ее; она будет искать в их глубине ее образ… Вы понимаете меня? Она знает, для одного существа на свете Джульяно погиб еще не совсем… Это существо чувствует на себе частицу его, нечто живое, теплое, неувядающее, заставляющее его бредить… Вы не понимаете? Она охвачена непреодолимым желанием видеть это существо, коснуться его, прижать его, заключить в свои объятья, говорить с ним, расспрашивать его, даже если бы она была твердо уверена, что умрет от этого и что при первом прикосновении к нему, при первом его слове сердце ее перестанет биться… Чтобы быть поближе к этому существу и чтобы в воображении своем общаться с ним через эти цветущие сады, — она, в надежде на это, снова вернулась в Фонтелюченте, которое она покинула много уже

лет тому назад. Каждый вечер она поднимается на самую высокую террасу и молится, и смотрит в сторону Армиранды… Она молится и за вас…

Беатриче.И за меня?

Вирджинио.Она знает вашу жертву. Она знает, что вы вся отдались состраданию и скорби и живете здесь как в монастыре… Она питает к вам нежные чувства матери. Она сказала мне: «Ах, если бы Беатриче, хоть когда-нибудь заехала к нам, в Фонтелюченте!» Помните? Вы иногда приезжали в кедровую рощу…

Беатриче.Помню.

Вирджинио.Вы не побываете как-нибудь в Фонтелюченте, чтобы исполнить желание моей матери?

Беатриче.Да, как-нибудь… (Голос ее слабеет. Она не в силах справиться с волнением, которое охватило ее во время этого разговора. Легкий румянец на ее щеках выдает то, что происходит в ее душе.)Да… как-нибудь… побываю…

Вирджинио.Я сам провожу вас туда. Это не очень далеко отсюда. Моя мать встретит вас на полдороге. Может быть, увидев вас, она еще раз улыбается. Она ведь больше уже не улыбнется.

Беатриче.Да. Я приеду, когда вы мне назначите. Два горя встретятся и узнают друг друга! Может быть она и улыбнется. (Молчание. Оба опускают головы)Ах, но чье горе более жестоко? Она знает, по крайней мере, что сын ее мирно лежит в могиле. Я тоже знаю, что моя сестра в гробу. Но она погребена заживо. Ее сердце трепещет и истекает неиссякаемой кровью!.. Я знаю, она разлучена с нами навсегда, она уже по ту сторону, она не услышит нас… и все же ее живые глаза смотрят на меня, они умоляют, и я не в состоянии вернуть ее, позвать ее к себе…

Вирджинио.А надежда?

Они смотрят друг другу в лицо, охваченные одним невыразимым волнением. Невольным движением Вирджинио приподнимается и начинает смотреть по направлению к лесу. Беатриче делает то же самое.

Беатриче (вновь садится).Она не возвращается… Сегодня утром она надела свое зеленое платье и обо всем забыла. Может быть теперь она переживает счастливый момент. Утро такое чистое, что у каждого рождается надежда на возрождение.

Вирджинио (успокоение его проходит, и его вновь охватывает опьянение).Каждый мечтает каким-то таинственным образом похитить тайну красоты и радости… Вы здесь как в монастыре… Вы не можете понять… А я там на верху, в горах, встал на рассвете, когда еще звезды дрожали на небе. Я видел: в окутанной туманом долине розовела река; казалось в ней доверчиво и беспечно купалась утренняя заря; она словно омывала и питала мою душу… Я вдыхал с ветром опьяняющий аромат возрождающейся природы и, глядя на громадное количество молодых гнезд, я чувствовал глубокое и святое дыхание Матери, которая питает стебельки травинок и наши мысли! Все страдания и все желания претворялись во мне в мощную силу жизни и смелости!.. И я без устали гнал своего коня к одной цели, сам не давая себе отчета в том, находилась ли она во мне или на грани мира. И застывшие, мрачные образы минувшей жизни вспыхивали таинственным светом как статуи в освещенном ярким заревом храме!.. Мне совсем не страшен был ужас смерти; смерть казалась мне даже прекрасной как жертва на алтаре… И вся пролитая кровь вновь бежала по моим жилам и переполняла и расширяла мое братское сердце для новой, более чистой и более глубокой любви…