Том 2. Невинный. Сон весеннего утра. Сон осеннего вечера. Мертвый город. Джоконда. Новеллы
Шрифт:
Смотрит на решетку, видит в глубине лес и улыбается.
Вы видели ее? Вы говорили с ней? Она рассказывала вам про наваждение луны?
Доктор.Про какое наваждение?
Безумная.Луна, видя, что я поддаюсь ее чарам, любит поиграть моей фантазией… Но я не обижаюсь на нее, нет: она так прекрасна, когда заливает меня своим серебряным сиянием… Как нежная мать, играющая со своим ребенком… Останавливается и кладет к губам палец в знак молчания. Вы слышите этот серебряный звон? Наклоняется вперед, словно настраивая какой-то инструмент, и прислушивается. Такой нежный! Слышите?
Доктор.Это пчелы жужжат.
Безумная.О, нет, нет!..
Доктор.Я уже стар. Слух мой притупился.
Безумная.У вас, доктор, седые волосы… У меня… не седые… (Снова молния ужаса озаряет ее лицо.)А чего я только не делала, чтобы мои волосы побелели… Еще вчера я долго держала их в воде и мочила как лен, а сегодня ночью Симонетта трепала их своими руками при свете луны… Вы видели, доктор, каким белым делается лен, когда он в августовские ночи, выйдя из трепалки, лежит на грядах? Издали он кажется белым как снег! И я спросила Симонетту: «Сделались ли, наконец, белыми мои волосы, как пучки льна на полях Лаудомии?» Но она мне ответила совсем другое… Она всегда отвечает другое… Она не слушает меня, она думает о чем-то другом… Затем я спросила ее: «Видишь ты на перилах белого павлина?» Ах, да, я хотела вам рассказать про наваждение луны… Я видела на перилах красивого белого павлина… Вы знаете историю мадонны Дианоры в Армиранде? Я вам никогда не показывала ее изображения работы Дезидерио, — этого маленького бюста, маленького, позолоченного, такого нежного, что он кажется окаменелым медом? Он стоял в моей комнате, но Теодата отняла его теперь у меня, потому что, когда я на него глядела, я всегда плакала… Я брала его к себе на колени, он вовсе не так тяжел! — и замечала, что с каждым днем его лицо и шея делались под моими пальцами все мягче и мягче… Ах, это лицо! Если бы вы только могли его видеть! Оно похоже на миндаль, шелуха которого полураскрылась и из глубины ее виден нежный плод. До самого подбородка оно, как гладкими волосами, окутано шелухой, а волосы покрыты сеткой… Глядя на него, я не могла удержаться от слез! Теодата боялась, что я испорчу его своими пальцами и своими слезами, и отняла его у меня!
Доктор.Вы не должны плакать! Теодата не может видеть ваших слез…
Безумная.Ведь я же плакала не от боли… совсем не от боли!.. Я плакала от зависти к ее судьбе. Вы знаете историю мадонны Дианоры?
Доктор.Не совсем… Многого не помню…
Безумная.Она любила юношу Палла Альбини. В теплые ночи она с террасы бросала ему сверху в сад шелковую лестницу, тонкую как паутина, но крепкую как кольчуга. Ах, я знаю, как она через перила протягивала к нему горячие губы своего нежного как миндаль лица, обрамленного золотистым покровом… Но раз ночью, мессер Браччио притянул вверх преступную лестницу и сделал из нее петлю для склоненной головки. И Дианора висела на перилах всю ночь, и звезды смотрели на нее, и соловьи плакали над ней. На рассвете, когда зазвучали колокола Импрунеты, видели красивого белого павлина, поднявшегося над Армирандой и полетевшего на восток; а мессер Браччио нашел свою петлю пустой. С тех пор время от времени белый павлин прилетает в Армиранду. Он спускается как легкая нежная снежинка… Я видела его… Мне кажется, он прилетал сюда сегодня ночью… И я сказала Симонетте: «Ты видишь белого павлина на перилах? Это дух мадонны Дианоры, возвратившийся к месту своей страсти». И вдруг павлин зарыдал как человек, эти рыдания рвали на части мое сердце!.. И я сказала: «О, павлин, о, Дианора, добрая душа, о чем ты плачешь? Незачем, вспоминая, оплакивать свою судьбу», дорогая сестра, незачем плакать о том времени, которое прошло безвозвратно. Ты не видела своего друга умирающим в твоих объятиях, ты не купалась в потоках его крови. Твое горло стянула петля, сделанная из веревки, которая служила ему лестницей к твоим пурпурным губкам; и сами звезды помогали ему. Они сияли, отражаясь в жемчуге твоих белых зубов, и освещали ему путь. Одна только Изабелла должна плакать… Одна Изабелла, завидующая тебе. И эта белая фигура приблизилась ко мне, и слезы ее падали на мои руки, и чей-то голос сказал мне: «Это — я; я, Беатриче!» Ах, и ты не должна плакать… У меня есть для тебя радостный сон.
Порывисто тянется руками к солнцу, затем шатается, ослепленная его светом; охватывает одну из колонн, прислоняется к ней и некоторое время остается в таком положении с полузакрытыми глазами, тяжело дыша.
Доктор (участливо).Вам не надо так волноваться… Вам не надо тревожиться. Помните, вы говорили, что будете спокойно и молчаливо лежать под сенью развесистых, приветливых деревьев… Слейтесь с цветом вашего платья, будьте беспечны как дитя весны!..
Безумная (покорно,
Доктор (удерживая ее, нерешительно).Не зовите ее!
Безумная.Почему? Где Беатриче?..
Доктор (нерешительно).Кто-то приехал… Может быть, она уже там…
Безумная (радостно).Значит, она уже вышла навстречу жениху? Она с ним? Ах, мой сон не обманул меня! Она, наконец, счастлива! Я не стану звать ее! Никогда не стану звать… Вы правы… Ее не надо звать. Если она хоть на один миг отведет глаза, она потеряет миг радости… Я не стану звать ее… Но все-таки мне хочется взглянуть на нее, увидеть ее новое лицо, услышать ее новый голос… Ее маленькое личико, нежное как вылущенная миндалина… Теперь оно, вероятно, стало розовым!
Смотрит на запертую решетку, за которой виден густой лес, освещенный сверкающими лучами солнца.
Я пойду в лес тихо, тихо; решетка не скрипнет. Я надену маску из листьев, обверну руки травой, буду вся зеленая… И я буду проходить под покровом ветвей, среди кустарников и буду оставаться незримой. Я знаю, куда Беатриче поведет своего жениха… Я знаю это место; оно ей известно… Это магический круг в лесу… Может быть, и мадонна Дианора там тоже бывала… Это — чаша, священная чаша из древесной коры, наполненная вином благоуханий леса, крепким и чистым вином; но не все могут пить это ароматное вино… И кто отведает его, тот, если он один, хмелеет, засыпает непробудным сном и чувствует, что все корни леса словно вырастают из глубины его сердца… А если он не один…
В смятении и замешательстве вдруг обрывает речь. Голос ее становится глухим и суровым.
Я поищу другую такую же чашу в лесу… Осенью она стала красною… И мы из нее никогда уже больше не пили…
Доктор (старается отогнать от нее эту ужасную мысль).Вы слышали? Опять заржала лошадь.
Безумная (приподнимается).Да… да… Она ржет им вслед… Смотрите, смотрите, доктор… Разве Изабелла и растение не одно и то же?
Она подбегает к померанцевому кусту, уже освещенному солнцем, и прячет голову в его листву. Поворачивает лицо к старику, прислонившись к краю кадки, и захватывает в каждую руку концы веток, стараясь укрыться в них. В таком положении она остается, потонув в зелени с лицом, закрытым листьями. Широкие рукава ее платья откинуты, и руки обнажены до локтей.
Доктор.Одно и то же.
Безумная.Я вижу все зеленым, словно веки мои — два прозрачных листа, и все жилки их ясно вырисовываются на светлом фоне солнечных лучей. Бутоны готовы распуститься, и кажутся маленькими, плохо закупоренными скляночками, испускающими аромат. Один маленький листок касается моего рта! Он блестит, словно покрыт воском… Кажется, что он вот-вот растает от моего дыхания… Как он нежен, как сладок!.. Я чувствую эту сладость на моем языке, словно причастие…
Доктор (с благоговением приближается и склоняется к человеку-кусту).Да будет благословенна эта весна, сладостная как причастие! Да будет благословенна! Да снизойдет мир на вашу душу! Мир и свежесть! Вся свежесть новых листьев! Да будет благословенно это платье, подарок вашей доброй сестры! Носите его, носите всегда. Завтра, может быть, все оно покроется цветами! Да будет оно благословенно!
Безумная.Как отечески звучит ваш голос, но как он далек! Невероятно, как далеки отсюда все голоса, словно меня покрывает кора… Жужжание пчел, щебетание ласточек и этот звон… Ваш голос никогда не звучит одиноко. Ваши слова всегда сопровождает воздушный хор, поющий вокруг того, кто слушает вас… Все затихает и становится таким чистым… Иногда мне хочется сесть у ваших ног, как у подножия холма, как у устья реки в ожидании какого-то неведомого, бесконечного блага…