Том 2. Повести и рассказы
Шрифт:
— Вам-то, ясновельможный пан, везде хорошо, и на возу и под возом, а со мной что будет? Ведь у меня даже расписок ваших нет… Вы до сих пор и мельницу не поставили, столько лет прошу…
— Денег не было.
— Были не раз, и немалые. Вот и теперь: получили вы три тысячи, так предпочли коляску купить, комнаты оклеить заново… А я, того и гляди, все потеряю…
— Ты заработал на этом деле не меньше пятисот рублей.
— Заработал или не заработал — а все-таки мельница больше по мне. Что на земле стоит, то ценность, а с деньгами только беспокойство да соблазн для воров.
— Подожди-ка тут, а я подумаю, что бы такое дать тебе в залог, — перебил его помещик.
— Как
Во время разговора отца со Шмулем Анелька находилась в том неприятном, смятенном состоянии духа, какое обычно вызывает страх. В разгоряченном мозгу помимо воли назойливо вертелся вопрос: «Что-то скажет отец?» — а в ответ воображение создавало из обрывков недавних впечатлений печальные и беспорядочные картины.
Девочка несколько раз видела отца в гневе. И сейчас она не могла отогнать воспоминание о его нахмуренном лбе и сдвинутых бровях. Ее преследовали устремленные на нее в упор, сверкающие глаза отца и его громкий сердитый голос.
Потом она представила себе бедную Магду, которую какой-то человек таскал за волосы и пинал ногами; перед глазами вставала и панна Валентина: холодная, неумолимая, она молча, с опущенным взором, замышляла что-то страшное против нее, Анельки.
Разговор отца со Шмулем Анелька слышала весь, от слова до слова, но смысл его пока еще был ей неясен. В сознании остался только туманный образ какой-то дамы рядом с отцом.
И над всем этим парил Шмуль, он заглядывал Анельке в глаза и усмехался по-своему — ехидно и в то же время печально.
«Боже мой!.. Противный Шмуль!.. Что он сказал отцу!.. Кто эта пани Вейс?» — спрашивала себя встревоженная девочка.
Она не могла дольше усидеть на месте и побежала к себе в комнату. Там, притихшая и испуганная, Анелька долго ждала, когда ее позовут.
Но позвали ее нескоро. Ужин запаздывал, потому что отец и мать долго беседовали между собой.
На этот раз пан Ян был в превосходном расположении духа: он вошел в комнату жены, напевая, и, подойдя к ее креслу, нежно сказал:
— Щечку!
— Наконец-то, в первый раз за десять дней, — промолвила жена. — Je suis charmee [33] , что ты вспомнил обо мне; я уже отвыкла от этого. Болезнь, одиночество, страшные мысли — voici mes compagnons [34] . В этой унылой комнате даже твоя веселость, говоря откровенно, производит на меня гнетущее впечатление.
— Не чуди, милая Меця. Скоро конец и твоему одиночеству и твоим болезням, потерпи немного. Я на пути к завершению блестящего дела — только бы мне собрать необходимые средства…
33
Я восхищена (франц.).
34
Вот мои спутники (франц.).
— Assez! Assez! Je ne veux pas ecouter cela!.. [35] Опять дела, деньги… Ах, мне сегодня не уснуть…
— Ну, погоди, я расскажу тебе кое-что другое. Вообрази, Владислав уже обручился с Габриэлей. Великодушная женщина одолжила ему пять тысяч, и он экипируется по-княжески. Если бы ты видела, как он обновил свой особняк, какая у него мебель, экипажи…
— Просто не верится, — перебила его жена, — как это Габриэля решилась выйти замуж за шалопая, промотавшего
35
Довольно! Довольно! Я не желаю это слушать!.. (франц.)
— Прости, пожалуйста, не промотал, а просто заложил. Ничего, капитал жены опять поставит его на ноги. Мы живем в переходную эпоху, когда близки к банкротству самые состоятельные люди…
— Знаю!.. Все от карт да веселой жизни.
— Не будь несправедлива хотя бы к Владеку: этот бесценный человек оказал мне большую услугу в одном деле. Только бы раздобыть денег…
— Опять дела, деньги!..
— Я, право, не узнаю тебя, Меця, — с сокрушением воскликнул ее супруг. — Тебе хорошо известно, что я сам не люблю говорить о будничных мелочах, а тем более надоедать тебе, но сейчас дело идет о сервитутах, об имении, о нашем положении в обществе, о будущем детей. Нельзя, чтобы все пошло прахом из-за каких-то нескольких сот рублей.
— Значит, тебе опять не хватило денег? — удивилась пани Матильда.
— Разумеется, и на этот раз я решил обратиться за помощью к тебе.
Пани Матильда поднесла платочек к глазам и жалобно спросила:
— Ко мне?.. А что же я могу сделать?.. Все мое приданое прожито, половина драгоценностей заложена, мне не на что даже поехать к Халубинскому, хотя я чувствую, что он непременно вернул бы мне здоровье. А что уж говорить о несчастном Юзеке, о невыплаченном прислуге жалованье, о том, что мы все берем в долг… Oh, malheureuse que je suis! [36] Я все глаза выплакала…
36
О, как я несчастна! (франц.)
— Меця! Заклинаю тебя, успокойся, — увещевал ее муж. — Пойми, сейчас все общество переживает критический период, который для нас с тобой окончится через несколько дней. Как только удастся снять сервитуты, я получу остальные десять тысяч и вложу их в хозяйство. Урожаи повысятся, мы заплатим долги, продадим вторую половину леса и укатим за границу. Ты там оживешь, будешь развлекаться и блистать, как прежде…
— Vain espoir! [37] — прошептала пани Матильда. — Ты всегда твердишь мне одно и то же, когда тебе нужна моя подпись.
37
Напрасная надежда! (франц.)
— На этот раз даже подписи не нужно! — подхватил муж. — Дай мне просто на недельку, на две свое ожерелье…
— Malheur! Malheur! [38] — прошептала жена.
— Самое большее через месяц ты получишь обратно свои драгоценности…
— Все глаза выплакала…
— В начале октября повезу тебя в Варшаву, и ты, я думаю, сможешь провести там зиму…
— Только чтобы восстановить здоровье, — тихо сказала пани Матильда.
— А заодно и немного поразвлечься, — с улыбкой заметил муж. — Театр, концерты и даже вечеринка с танцами не принесут тебе вреда.
38
Горе! Горе! (франц.)