Том 2. Повести
Шрифт:
— Ах вы, бабы, бабы! — пожурил их, покачав головой, дворецкий. — Побойтесь бога-то! Не будьте такими ненасытными, а не то его светлость прогневается, да отнимет и то что посулил.
Женщины струхнули; в конце концов они согласились на том, чтобы дал правитель столько мужчин, сколько сможет, только поскорее!
ГЛАBA II
Juventus ventus [40]
Итак, в Большой королевской книге была сделана запись: «Gubernator promisit» («Регент пообещал»). А что написано пером, того не вырубишь топором. Да только есть на свете еще одна книга, поважнее первой: книга судеб. В этой
40
Юность ветрена (лат.).
Михай Силади, дядя Матяша, сделал своего племянника из узника королем, а тот, как бы в знак признательности за это, сделал дядю из регента узником. Такой обмен — не редкость в истории. Великий король поступил тут (может быть, единственный раз в жизни) — несправедливо, но, как ни странно, именно за этот поступок он получил прозвище «Матяш Справедливый».
А все потому, что ореол славы Михая Силади к этому времени сильно потускнел. Да оно и понятно: что бы ни взял в свои руки правитель — лопату или метлу, люди норовят вышибить этот инструмент у него из рук. Порою мне кажется, что я слышу даже, как облегченно вздохнули мелкие дворяне в своих сельских поместьях, услышав от возчиков, проезжих путников, остановившихся подковать коня, или от ринувшихся во все концы с пакетами конных нарочных о низвержении Силади: «Ну, слава тебе, господи!» — и несколько дней, недель и даже месяцев кряду обсуждали между собой это великое событие:
— Вот тебе и маленький Матяш! Кто бы мог подумать? Черт побери, с родным дядей так разделаться! Но это-то и хорошо! Справедливость прежде всего. Великий король получится из Матяша!
И судьба Матяша была решена, народ распахнул душу и заключил его в свои объятия. Тот, кто хочет покорить сердце народа, должен завладеть его фантазией.
Только сам-то юный король вскоре пожалел о случившемся: рука у него была, правда, жесткая, да сердце мягкое. В бессонные ночи дядя часто стал являться ему — худой, обросший, с укоризненным взглядом. А днем юноша постоянно читал невысказанную печаль, укоризну во взоре своей матушки Эржебет Силади.
И судьбе, видно, тоже было так угодно, чтобы однажды в руки короля попалась та самая книга дел государственных, которую, по поручению регента, вел дьяк Балтазар. В ней были записаны все просьбы и решения по ним. Король листал книгу и про себя думал: следовало бы, пожалуй, выполнить эти обещания. Ведь то, что в свое время сказал регент, было равносильно королевскому слову.
Ну что ж, быть по сему! И в числе прочих дел на поверхность снова всплыло прошение селищенских женщин. Мало того, короля больше других заинтересовала запись: «Просят у короля мужчин — регент обещал». Ну и ну! Тут пахнет какой-то доселе не виданной проделкой. Расследовать, и притом немедленно. И вот Балаж Пронаи уже сбирается в дорогу и едет к себенскому графу Дёрдю Доци — выяснить все подробности этого дела, поскольку Матяш намерен выполнить обещание, данное когда-то его дядей.
Поручение короля пришлось для придворных весьма кстати. Обычно мелкие дела остаются не замеченными в тени дел больших. Но на этот раз в Буде стояло полное затишье: ни одна былинка на ниве политики, казалось, не шелохнется. Все разговоры при дворе сводились к единственной теме — каким путем вернуть домой из неметчины
Дьяк Келемен (разумеется, по поручению Уйлаки *) сочинил стихотворный пасквиль «Путешествие каплуна в Трансильванию», в котором, насколько нам известно, не пощадил даже самого короля.
Однако и люди серьезные осуждали господина Пронаи: он-де сам себя не уважает, коли берется за такого рода поручения.
— Постыдился бы, — со смехом говорили они. — На голове ни единого волоска нет, а туда же…
Канижаи как-то за обедом в доме Доборов сказал:
— Король с помощью Пронаи хочет сотворить большее чудо, чем в свое время Иисус Христос. Иисус одной рыбой накормил не помню уж сколько тысяч человек, а король посылает одного старого хрыча насытить не знаю уж сколько сотен баб.
Словом, шутки так и сыпались — разумеется, грубые, соответствовавшие тяжелым сапожищам, доспехам и шлемам, которые люди тех времен носили. Тонко отточенные остроты в ту пору еще дремали под панцирем камня, из которого — придет время — и будут построены школы.
А что правда, то правда, — не к чему было посылать бедного Пронаи в Трансильванию, поскольку о случае в Фогараше королю подробнейше доложили Банфи, Розгони и Канижаи, которые были тогда в свите Силади. Банфи даже откровенно посоветовал королю:
— Лучше всего, ваше величество, собрать со всей Венгрии слепых и послать их селищенским бабам. Потому что, ей-богу, очень уж они непривлекательны на вид.
Разумеется, такие разговоры не позволяли делу кануть в Лету. Пусть бы себе говорили — но беда в том, что все эти едкие насмешки, ядовитые укусы, мелкие шпильки в конце концов растравили госпожу Пронаи, урожденную Магдалину Галфи, любимейшую фрейлину Эржебет Силади. Госпожа Пронаи подняла скандал. А уж перелить горечь из своего сердца в чужое женщина всегда сумеет. Вскоре мать упрекнула короля, напомнив ему, в какую мерзкую историю впутал он бедняжку Пронаи на старости лет, послав его с подобным поручением. Матяш улыбнулся.
— Ах, матушка, не верьте придворным! Кто-кто, а вы-то знаете их. Они же все видят в превратном свете и еще более превратно пересказывают. Речь идет всего-навсего о том, что в одной местности совершенно перевелись мужчины, поля стоят непаханые, бесплодные. Вот тамошние женщины и просят рабочую силу.
— Бессовестные создания, — заметила Эржебет Силади презрительно. — Надеюсь, ты им ничего не обещал?
— Не от меня это зависит, — отвечал король. — Михай Силади уже принял решение по делу, а для меня всякое его распоряжение свято.
— Вот как?! — переспросила королева, и лицо ее омрачилось. — Михай Силади?! Ну конечно, теперь он для тебя только Михай Силади. Почему ты уже не называешь его дядей?
— Ну, дядя…
— Можешь добавить: «Мой дядя-узник». Ах, дети, дети! — И ее прекрасные голубые глаза наполнились слезами.
Матяш тут же смягчился:
— Вам хорошо, матушка. Вы можете поплакать. А вот королю и плакать нельзя, как бы ни болело его сердце. Король, вот кто настоящий узник! Раб сознания, что он — король. Он не может быть ни разборчивым, ни брезгливым. Ваше дело совсем другое, вы можете видеть только одну сторону вещей. Если вам говорят: «В Селище переселяют мужчин, чтобы они обрабатывали пустующие поля», — это, по-вашему, умный поступок. А если женщины просят себе мужей, то это, на ваш взгляд, безнравственно. Для короля же это одно и то же. Потому что ему нужно не только о том думать, чтобы родился хлеб, но и о том, чтобы солдаты родились.