Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922-1927
Шрифт:
Татьяна. Это простая русская девушка, но образ ее неопределенен.
Потугин. Это не живое лицо, а резонер. Художественного характера в нем нет, есть только разглагольствование. Он пытается объединить славянофилов и западников и занять между ними правильную позицию, но сделать это не может. Здесь определился сам Тургенев в тот момент, когда он колебался между этими двумя полюсами{106}.
«Новь» не выдерживает критики ни с какой точки зрения. Здесь, как и в «Дыме», исторический момент превышает психологический. Основная тема — хождение в народ в 70-е годы. Но близко Тургенев этого течения не знал. Здесь задание мысли и только мысли, победа мысли над художественным
Нежданов. Его постановка нелепа: с одной стороны, он метит в исторические герои, с другой — имеет общее с героями французских авантюрных романов. Нежданов — революционер и культурный аскет, но в то же время он — поэт и не может с этим примириться. Эта двойственность и есть его трагедия.
Тургенев к своему герою никак не относится. Это не человек: нельзя объединить две абстрактные жизни на почве французского авантюрного героя. А в него Тургенев вложил свою сокровенную мысль: борьбу между поэзией и прозой.
Марианна. Образ Марианны бледен и неудачен. Художественная интуиция автора в нем совершенно отсутствует; есть лишь одна социальная мысль. Марианна уже окончательно лишена эмоциональности, к ней отношение как к женщине невозможно. Эротическое отношение к женщине, на чем у Тургенева держалось все, здесь потеряно.
Соломин. Он чужд всяких политических идей. Это — просто крепкий, цельный и серый человек.
Эту речь ряд критиков считает выразительницей всего творчества Тургенева. Тургенев совершенно не понял ни Гамлета, ни Дон-Кихота. Но тем не менее освещение этих образов очень важно для понимания его собственной позиции. Тургенев считает, что Гамлет видит не столько свою цель, сколько себя. И в этом его слабость. Дон-Кихот же беззаветно предан своей цели, не рефлексирует, не бросает взора на себя. И в этом его сила. Для других Дон-Кихот смешон, но сам он живет цельной жизнью и притом жизнью героической. Секрет его состоит в том, что он себя не видит и весь поглощен своею целью.
Это произведение неубедительное и неясное. Оно говорит, что в жизни можно пережить только иллюзию и канун, можно только мечтать и грезить о счастье. Валерия могла быть счастлива только с Муцием, но по совету матери выходит замуж за Фабия. И только как сомнамбулы Валерия и Муций сойдутся, в летаргическом сне, вне жизни переживут счастье. Только в иллюзии и мечте может торжествовать любовь.
Основная тема этого произведения — недоумение. Всё в жизни недоумение, спокойное и скучное. Аратов — человек, жизни непричастный. Но одиночество его мотивировано не социально и не психологически, а метафизически: душа одинока в мире. Здесь свою одинокую душу видел Тургенев.
Аратов — это старый тургеневский герой, но представленный в другом освещении. Клара также повторяет историю старой героини — Натальи: она также разочаровывается в герое. Но не характер героя ее не удовлетворяет. Клара мечтает о какой-то особой, неземной любви. Итак, происходит взаимное разочарование, они отходят друг от друга. О романе не может быть и речи. А между тем роман они переживают. То, что не произошло на земле, то произойдет в другой жизни. То, что здесь было недоумением, свершилось там. Смерть в объятиях любви мертвого человека.
И все же здесь есть попытка спасти жизнь, хотя уже в плане загробного свидания.
Гочаров
Точка зрения, которая доказывает эпичность творчества Гончарова, устарела. Теперь говорят о его лиричности, и Ляцкий утверждает это в достаточной степени резко{107}. Все наиболее удавшиеся персонажи Гончарова представляют вариации на тему «я», Другие сконструированы: в них нет художественного видения, а лишь теоретическая комбинация различных идей.
Уже в первом романе Гончаров имел дело только со своими чисто лирическими переживаниями. И молодой Адуев и сама адуевщина носят автобиографические черты. То же следует сказать и об «Обломове». И здесь лирическая основа очевидна: герой дан во внутренних терминах «я для себя». В «Обрыве» заметно стремление к объективации. Но объективация эта имеет свои пределы,
Основная проблема, которую Гончаров решает в своих романах, — это его личная проблема. Такой проблемой «я для себя» для него является обломовщина. Это нашло выражение и в его биографии. Гончаров вышел из нездоровой семьи{108}. Лицо, которое оказало на него наиболее сильное влияние, тоже был человек странный. Сначала он вел разгульную жизнь, но затем заперся у себя в комнате. В этом человеке был явно выражен своеобразный страх жизни, и это оказало несомненное влияние на Гончарова{109}. Ему все время приходилось вести борьбу с собой, со своей странной тенденцией опускаться и оседать, с той стороной своего характера, которая тяготела к обломовщине. Тенденция к оседанию и попытка во что бы то ни стало ее преодолеть стали доминирующей проблемой его творчества.
Гончаров хотел позаботиться о нас: он оставил нам свою авторскую исповедь. Но этим нисколько не облегчил подход к своему творчеству, так как намеренно упростил свою задачу. Его преследовала мания боязни людей, и отсюда возникло стремление откреститься от всяких суждений. Эта работа очень хороша, но анализа процесса своего творчества Гончаров в ней не дает{110}.
Основная тема романа — столкновение двух мировоззрений — дана очень прямолинейно. Дело только в том, что у дяди одни взгляды, у племянника другие. Их натуры — расположение к определенному мирочувствованию — здесь не показаны. Племянник преисполнен пафоса, но, когда сталкивается с действительностью, делается смешным, попадает в положение донкихота. Дядя же отказался от пафоса и спокойно-иронически относится к миру. Гончаров принял это спокойное, непатетическое восприятие жизни, но дядю он совсем не любит и полюбить не может. Автор выбрал наименьшее из двух зол: лучше быть дядей, чем донкихотом. Но донкихот живет в нем самом, дядя получился лишь иллюстрацией к сконструированному логическому выводу. Задача Гончарова найти жизненную позицию, которая бы его удовлетворила, не была до конца решена. И в заглавии романа, говорящем, что крушение заветных убеждений — это обыкновенная история, звучит горечь.
В «Обломове» сталкиваются люди не двух мировоззрений, как в «Обыкновенной истории», а двух мирочувствий. Спорить по вопросам мировоззрения Обломову и Штольцу нечего: они придерживаются одних и тех же взглядов, но спорят их натуры. Мир, где лежит Обломовка и все, сопутствующее ей, сталкивается с микром сутолоки. И эти два мира даны в их принципиальном трагическом смысле.
В образе Обломова главное — не физическое оседание, а отсутствие деятельного пафоса. Весь его пафос лежит в той области, для которой и руку не надо протянуть. Он не хочет съезжать с квартиры не потому, что привязан к ней. Все дело в том, что он так пригляделся к ней, что перестал ее замечать вовсе. Из плана его внутренней жизни комната выпадает, поэтому он и дорожит ею. Дело здесь не в органическом существовании, не в прозябании органической жизни: Обломов хочет, чтобы внешняя жизнь не мешала внутреннему самодовлению. И внутренне он действует, внутренняя жизнь его глубока. Это душа, которая стремится спасти внутренние границы своего «я», боится воплощения в мире. В этом смысле в разговорах с Захаром Обломов высказывается весь. Он не хочет быть таким, как другие, потому что другие — это люди, живущие не внутренней, а внешней жизнью. А он даже любовь к Ольге не хочет организовать во внешнем мире. Ольга хотела преобразить человека, сделать его натуру деятельной. Как на подвиг она идет на любовь. Но Обломова она не спасла и сама осталась с вопросительным знаком в душе. И Пшеницына — человек подвига, но для ее подвига нашелся выход. Ольга спасти Обломова не смогла: самодовлеющую душу женить нельзя. И Пшеницына это поняла. Она сделала так, чтобы внешняя жизнь не мешала Обломову, чтобы он не замечал ее. Кто сумел принести халат Обломову, тот спас его. Агафья Матвеевна ввела его в ту атмосферу, в которой он мог душевно расцвести. Здесь завершилось его внешнее опускание. Штольц ставит крест на нем, но менее всего ставит крест она. Для нее началась жизнь, ее озарил свет. Этот свет принесла ей та чистая, самодовлеющая душа, которую она поняла и оберегала. Пусть эта идеальная душа и исполнит свой путь{111}.