Том 2. «Проблемы творчества Достоевского», 1929. Статьи о Л.Толстом, 1929. Записи курса лекций по истории русской литературы, 1922-1927
Шрифт:
Обломовщина расширилась для Гончарова до пределов Руси. Поэтому все ее элементы перенесены в «Обрыв».
Бабушка, хотя она деятельна, это — синтез обломовщины. Самая основа ее образа — страх жизни.
Марфинька по ясности, полноте и непосредственности внутренней и внешней — это Обломов, который еще не распался. Она вся — в духе бабушкиной морали.
Образ Веры по своей художественной функции приближается к Ольге. Ее завлекает омут внутренней жизни, но и она мечтает о деятельности, о подвиге. Сделать Веру эмансипированной женщиной менее всего входило в планы автора. Ему нужно было преобразить обломовку, а не убить ее{112}. Вера должна была обогатить обломовку такой натурой, как Марк, но, конечно, Марка с его стилем она принять не могла. И своей проблемы она не решает, вернее, отказывается от ее решения. И опять остается обломовка с бабушкиной моралью и героиня, которая не решила своеобразную проблему спасения героя.
Райский, хотя и непохож на Обломова, но в целом перед ним стоит та же внутренняя
Шестидесятники
Отличительной чертой шестидесятников является соединение социально-политических и критико-литературных проблем. Обсуждения общественных вопросов как самостоятельной области они в противоположность западноевропейским исследователям не знали и пытались связать их с литературным материалом. Эта особенность шестидесятников, как и вообще всей русской критики, объясняется многими причинами, как внешними, так и внутренними. Во-первых, этому способствовала цензура: из-за ее строгости литература использовалась как ширма для прикрытия социально-политических идей. Кроме того, социальной науки как таковой в России не было: она не имела даже своей терминологии, не имела соответствующих учреждении. И, чтобы не остаться без почвы, социально-политическая мысль, которая не смогла развиваться самостоятельно, должна была примкнуть к другой области. Но были для этого и более глубокие причины. Русская литература с самого начала лишена устоев. В допетровскую эпоху на литературу смотрели как на выразительницу религиозных идеи. Петр подходил к литературе с утилитарной точки зрения. Поэтому и критика оказалась лишенной традиций, которые обусловили бы ей самостоятельное место. Лишенная собственных опор, она вынуждена была глубоко сплести свои судьбы с социально-политической областью. Так возник своеобразный тип статьи, где были смешаны вопросы из различных областей{114}.
Добролюбов
Эстетических суждений Добролюбов не знал. Художественность он ценил, но обсуждать самостоятельно не хотел и не умел. Ему не была чужда художественная сторона произведений, напротив, он обладал большим художественным чутьем, многие его наблюдения тонки, но он не придавал художественности самостоятельного значения. Читая его статьи, можно забыть, что он имеет дело с художественными произведениями, кажется, что он говорит о кусках действительности. Западноевропейские критики в художественном произведении определяли функцию героя. Добролюбов же рассматривает героя как явление социально-политической действительности. Поэтому он готов сравнивать героев различных эстетических планов и рядом ставить автора. Добролюбов как бы забывает произведение, героев вводит в социальную действительность и в ней рассматривает и героев, и среду, их окружающую. При этом герой всегда пассивен, среда активна. Задача критика объяснить, как среда создает человека, как условия формируют характер. Добролюбов это делает мастерски. В его статьях есть очень много ценных, весьма удачных социальных наблюдений. В них сказывается его идеология. Прежде всего, Добролюбов, как и все шестидесятники, подвергал критике идеологию предшествующего поколения. Для людей 40-х годов характерен сознательный отрыв от практической жизни, любовь к искусству, к внешним формам выражения. Шестидесятники все это называли эстетизмом и отвергали. Все свои суждения они высказывали свободно, не вуалируя физиологию, чувственные, грубые желания, свойственные на самом деле всем народам всех времен. Кроме того, шестидесятники обвиняли предшествующее поколение в традиционализме, в признании ценности [явления] из-за его давности, считая, что рядом с эстетизмом это оказывает отрицательное влияние. Обвиняли они отцов и в их отношении к народу в двух грехах: в идеализации и игнорировании. Идеализация дает возможность отделаться от предмета.
Для шестидесятников положительный человек — это трезвый, даже циничный человек. Он должен быть деятелен и энергичен. Что касается идеологии, то в основе ее должны лежать утилитаризм и совершенная свобода от всяких авторитетов и традиций. Но одну традицию отцов они продолжили: это был гуманизм. У шестидесятников, в противоположность западноевропейским либералам, общее благо, социальное благо стояло на первом месте. Это была не забота о собственном устройстве, а забота о всех, милость к падшим{115}, что роднило их с людьми 40-х годов. Гуманизм вообще красной нитью проходит через всю русскую мысль. Некоторые исключения прошли незаметной волной. Но нужно сказать, что об общем благе у шестидесятников не было никакого устойчивого понятия. Народ для них не был дифференцирован, грань между отдельными социальными группами — зыбка. Они считали, что рознь между ними может искоренить идеология. Конечно, единство общественного организма существует, но не нужно забывать и о социальной розни. Шестидесятники же в поисках общего блага не знали, на что опереться. Все это характерно и для Добролюбова. Но у него была чрезвычайно мягкая, нравственная, даже ригористическая натура, и цинизма у него было гораздо меньше, чем у его соратников. Кое в чем Добролюбов близок народникам, главным образом, в аскетизме. Он знает, что есть такие культурные блага, которые доступны только привилегированным. Отсюда тенденция — отбросить все то, что не для всех. Это роднит его с Михайловским. Роднит их и нравственный ригоризм, нравственная чистота, чрезвычайная серьезность. Вообще Добролюбов — самый умеренный, самый умный, самый светлый из всех шестидесятников{116}.
Чернышевский
Чернышевский
Писарев
Писарев стоит среди шестидесятников несколько особняком, в нем преобладает реалист, реалистическое обоснование каждого поступка выступает у него очень ярко. Он тяготеет к физиолог даже больше, чем Чернышевский и Добролюбов, и как бы стремится принизить человека. Но Писарев — дворянин, воспитывался по-дворянски и был очень изнежен. Для него характерен, хотя и не высказанный, но яркий индивидуализм. Прежде всего он хотел всех поразить, всех сразить, всех удивить, тогда как Добролюбов был настроен сурово аскетически. Идеи у Писарева были те же, что и у других шестидесятников, но иным ароматом веет от его писаний. Его скептицизм можно скорее сблизить со скептицизмом Печорина, чем Добролюбова и Чернышевского.
Между натурой Писарева и его идеологией существовало внутреннее расхождение. Как шестидесятник он усвоил мировоззрение этого направления, но натура у него была в высшей степени эстетическая, и он всюду был равен самому себе. Для него характерен блеск, главным образом, блеск; этим и объясняется его необычайная популярность, в особенности у молодежи.
Что касается эстетических взглядов Писарева, то он считал, что литература нужна лишь постольку, поскольку она служит другим целям: она создана лишь для цензуры, ее функция — маскировать мысль. Таким образом, литература объявляется временной формой. Действительно, многие элементы художественной литературы обусловлены тем, что маскируют душевную жизнь, которую нельзя высказать открыто. Но объяснение этому может быть не социально-политическое, а психологическое.
Для Писарева характерно много веселья, здорового оптимизма. И даже отрицание у него выражено весело. Он как бы скептик и разрушитель от избытка силы. Но если мы отвлечемся от этих особенностей его творчества, то увидим лишь крайний вывод из учения шестидесятников. Поэтому нельзя сказать, что Писарев внес новый вклад в это учение, он внес только свою личность{117}.
Судьба идеологии шестидесятых годов
Шестидесятые годы были эпохой реформ. Начал развиваться капитализм, доселе чуждый России, началось развитие хозяйственного индивидуализма. На общественную арену вышли две группы. Одна — практические люди. В них экономический индивидуализм, воспользовавшись идеями шестидесятых годов, выработался в либерализм. Пример — Штольц. Это уже не либерализм Чацкого, несколько сентиментальный и оторванный от реальности. Они ценят свободу для трезвых экономических выгод. Таким человеком является Лужин, если отвлечься от окраски, данноц ему Достоевским. Вторая группа — люди подобные Разумихину. И Разумихин прошел через идеи шестидесятников, но по другой линии: из него выйдет народник. Таким образом, 60-е годы в области идеологии породили и экономический трезвый индивидуализм и аскетизм, коллективизм, выразителем которых стало народничество. В литературе народничество заслонило экономический индивидуализм, потому что разумихины, а не лужины издают книги. И только в 80-е годы экономические либералы проявляют себя. Между этими двумя течениями возникает сложная коллизия{118}.
Такова судьба идеологии 60-х годов.
Некрасов
Для Некрасова характерно стремление обновить пушкинский канон. Эту историческую задачу сравнивают с исторической задачей Державина, хотя Некрасов встретил не выспренный канон Ломоносова, а Пушкина. Чтобы сделать поэзию вновь ощутимой, Некрасов смешал все виды и роды старой поэзии. Так он совместил жанр с несвойственным ему стилем, что создает особое, неожиданное впечатление, пародирует старые стили. Такие методы всегда нужны в эпохи, когда притупляется поэтическое восприятие. Конечно, Некрасов пришел к ним не сразу. Сначала он учился на старых формах, но они перестали его удовлетворять. В этом смысле он близок французским поэтам Беранже и Барбье, которые тоже совершили сдвиг в поэзии.
Основным видом творчества Беранже являются песни на разные случаи. Такие песни во Франции очень распространены. Они имеются и у нас, но у нас они бездарны, случайны, вышли из духовного уличного закоулка. Беранже же создал особую песню, полународную, полуиндивидуальную, и она у него совершенна.
Барбье писал оды. Его оды мрачны, стиль их обличительный, несколько одичалый. Все они — городские; город проник во все фибры поэзии Барбье.
Для Некрасова также характерны городские темы, но они у него значительно ослаблены. В России город не получил преобладания, капитализма еще в сущности не было. Но Некрасов, как Беранже и Барбье, создал на нарушении старого канона свою поэзию. Поэзия Пушкина не требует никакого фона, она воспринимается непосредственно сама по себе. К Некрасову же мы подводим фон — предшествующую поэзию, которую он разрушал. И если мы этот фон забудем или вовсе не будем знать, то мы не сможем так остро воспринять его поэзию. Но, конечно, Некрасов не только разрушал старый стиль, но и создал свой. Это народная песня, которую он своеобразно претворил и создал нечто совершенно новое.
Эйхенбаум полагает, что формальная задача Некрасова определила и темы его поэзии, которые раньше не разрабатывались. Но это не так. Характер тем Некрасова определило не формальное своеобразие: он сын своего времени — типичный шестидесятник.
В этой поэме Некрасов преследовал чрезвычайно широкую задачу: изобразить все социальные стороны России. Для этого он использовал совмещение различных жанров и стилей: поэмы и эпопеи, размер народной песни и сказочное стрекотание. Совмещение создало своеобразное произведение, очень органичное и удачное.