Том 2. Республика Шкид
Шрифт:
Япошка, разучивший два монолога царя Бориса, выходил на середину класса и открывал трагедию. Но как только монолог подходил к восклицанию:
И мальчики кровавые в глазах…Япошка терялся. Темперамент исчезал, и он, как-то заплетаясь, заканчивал:
И мальчики кроватые в глазах…Тогда следовал мягкий, но решительный возглас Мирры Борисовны:
— Еончик… Опять не так!..
Еончик
Все больше и больше сближались ребята с воспитательницей и скоро так ее полюбили, что в дни, когда она не была дежурной, шкидцы по-настоящему тосковали. Стоило только показаться ее овчинному полушубку и мягкой оренбургской шали, как Шкида мгновенно оглашалась криками:
— Мирра пришла!
День спектакля был триумфом Мирры Борисовны.
Играли ребята с подъемом.
Вечер оказался лучшим вечером в школе, а после программы шкидцы устроили сюрприз.
На сцену вышел Янкель, избранный единогласно конферансье, сообщил о дополнительной программе, которую ученики приготовили от себя в честь своей воспитательницы, и прочел приветственное стихотворение:
Окончивши наш грандиозный спектакль, Дадим ему новый на смену. В нем чествуем Мирру Борисовну Штак, Создавшую шкидскую сцену.С этого дня дружба еще более окрепла, но однажды в середине зимы Мирра пришла и, смущаясь, сообщила, что она выходит замуж и уезжает из Питера. Жалко было расставаться, однако пришлось смириться, и веселая учительница в солдатском полушубке навсегда исчезла из Шкидской республики, оставив на память о себе знакомую билетершу в «Сплендид Паласе», еженедельно пропускавшую в кино двух питомцев Мирры — Янкеля и Японца.
Таковы были эти две воспитательницы, сумевшие среди дефективных детей заронить любовь к занятиям и привязанность к себе. Их любила вся школа.
Зато Амебку Шкида невзлюбила, хотя, может быть, он был и неплохим преподавателем.
Амебка — мужчина средних лет, некрасиво сложенный, с узким обезьяньим лбом — был преподавателем естествознания. Свой предмет он любил горячо и всячески старался привить эту любовь и ученикам, однако это удавалось ему с трудом. Ребята ненавидели естествознание, ненавидели и Амебку.
Амебка был слишком мрачный, склонный к педантизму человек, а Шкида таких не любила.
Идет урок в классе.
Амебка рассказывает с увлечением о микроорганизмах. Вдруг он замечает, что последняя парта, где сидит Еонин, не слушает его. Он принимает меры:
— Еонин, пересядь на первую парту.
— Зачем же это? — изумляется Япошка.
— Еонин, пересядь на первую парту.
— Да мне и здесь хорошо.
— Пересядь на первую парту.
— Да чего вы привязались? — вспыхивает Японец, но в ответ слышит прежнее монотонное приказание:
— Пересядь на первую парту.
— Не сяду. Халдей несчастный! —
— Еонин, выйди вон из класса.
— За что же это?
— Выйди вон из класса.
— Да за что же?
— Выйди вон из класса.
Еонин озлобляется и уже яростно топает ногами. Кнопка носа его краснеет, глаза наливаются кровью.
— Еонин, выйди вон из класса, — невозмутимо повторяет Амебка, и тогда Японец разражается взрывом ругательств:
— Амебка! Халдей треклятый! Чего привязался, тупица деревянная!
Амебка спокойно выслушивает до конца и говорит:
— Еонин, ты сегодня будешь мыть уборные.
На этом обе стороны примиряются.
Вот за такое жуткое спокойствие и не любили Амебку шкидцы. Однако человек он был честный, его побаивались и уважали.
Но самыми яркими фигурами, лучшими воспитателями, на которых держалась школа, являлись два халдея: Сашкец и Костец, дядя Саша и дядя Костя, Алникпоп и Косталмед, а попросту Александр Николаевич Попов и Константин Александрович Меденников.
Оба пришли почти одновременно и сразу же сработались. Сашкец — невысокий, бодрый, пожилой воспитатель. Высокий лоб и маленькая проплешина. На носу пенсне с расколотым стеклом. Небольшая черная бородка, фигура юркая, живая. Громадный, неиссякаемый запас энергии, силы, знаний и опыта.
Сашкеца в первые дни невзлюбили.
Лишь только появилась его коренастая фигурка в потертой кожаной куртке, шкидцы начали его травить.
Во время перемен за ним носилась стая башибузуков и на все лады распевала всевозможные куплеты, сочиненные старшеклассниками:
Есть у нас один грибок: Он не низок, не высок. Он не блошка и не клоп, Он горбатый Алникпоп…— Эй, Сашкец, Алникпоп! — надрывались ребята, дергая его за полы куртки, но Сашкец словно бы и не слыхал ничего.
Перед самым носом у него останавливались толпы ребят и, глядя нахально на его порванные и небрежно залатанные сапоги, пели экспромт, тут же сочиненный:
Сапоги у дяди Саши Просят нынче манной каши…Бывали минуты, когда хладнокровие покидало нового воспитателя, тогда он резко оборачивался к изводившему его, но тут же брал себя в руки, усмехался и грозил пальцем:
— Ты смотри у меня, гусь лапчатый…
Гусь лапчатый — тоже сделалось одной из многих его кличек.
Однако скоро травля прекратилась. Новичок оказался сильнее воспитанников, выдержал испытание. Выдержка его ребятам понравилась. Сашкеца признали настоящим воспитателем.
Он был по-воспитательски суров, но знал меру. Ни одна шалость не проходила для ребят без последствий, однако не всегда виновные терпели наказание. Сашкец внимательно разбирал каждый проступок и только после этого или наказывал провинившегося, или отпускал его, прочитав хорошую отповедь.