Том 26. Письма 1899

Чехов Антон Павлович

2 декабря Чехов пишет о выходе в свет первого тома марксовского издания. В продажу том поступил в середине декабря. Для русской читающей публики это оказалось событием — том был раскуплен настолько быстро, что тут же потребовалось второе издание. Однако, как можно судить по переписке, Чехов не испытал настоящей авторской радости. К этому моменту ему было уже ясно, что подготовка издания поглощает много сил; тяжелые переживания из-за утраты своей независимости, из-за необходимости терпеть жесткий тон Маркса — малокультурного собственника — омрачали радость от успеха. К тому же марксовская типография превосходила суворинскую по своей неряшливости и недобросовестности. Переписка по поводу состава и прохождения томов настолько запутанна, что и до настоящего времени не все удалось выяснить. Так, например, 24 ноября 1899 г. Чехов сообщает Вл. И. Немировичу-Данченко, что он занят корректурой второго тома марксовского издания, «каторгой», как

он ее называет; из письма к Ю. О. Грюнбергу от 5 февраля 1900 г. следует, что второй том только еще формируется — Чехов еще только посылает «список рассказов» (неизвестный нам), которые должны войти во второй том; а 9 августа 1900 г. он пишет Марксу, что «еще прошлой осенью, в ноябре», он полностью подписал к печати весь второй том. Устранить эти противоречия не удается. Таким образом, если можно в какой-то степени проследить прохождение томов, то совершенно невозможно определить время работы над отдельными рассказами и последовательность их обработки.

Чехову Маркс представлялся поначалу образцом современного дельца, капиталистом в лучшем смысле слова. Однако надежда на спокойное сотрудничество с квалифицированной фирмой не оправдалась. Переписка носила характер неприятных объяснений, где Чехов был страдающей стороной. У него всё чаще возникало чувство, что он попал в кабалу. А. Ф. Маркс, которому нельзя отказать в размахе, издательском чутье, оказался человеком далеким от чеховских представлений о деликатности. Не следует, однако, упускать из виду, что издание сочинений безмерно укрепило славу Чехова. Тот большой успех, который имели уже первые тома, был в значительной мере определен качеством марксовских изданий — хорошим оформлением и полнотой, доступностью и относительной дешевизной.

Когда в газетах появилось сообщение о том, что Чехов готовит собрание своих сочинений, критик П. П. Перцов написал ему: «Вы обязаны перед Вашими читателями дать им возможность всесторонней беседы с тем, кого современное поколение считает любимым своим писателем» (письмо приводится в примечаниях к письму 2578). В этом свете и следует рассматривать марксовское издание. Благодаря договору с Марксом Чехов вернулся к истокам своего творческою пути, пересмотрел двадцать лет своей литературной работы и подготовил издание своих сочинений, что удалось мало кому из писателей мира. После этого издания в течение всего нашего века Чехов остается одним из самых читаемых писателей на земле.

Если все детали, связанные с заключением договора, выработкой его условий, перед нами, то куда меньше известно о творческой стороне подготовки собрания сочинений. Какие периодические издания попали в поле зрения Чехова, а какие остались в стороне? Что именно он просматривал сам, а что поручал другим лицам, компетентным весьма относительно? Что из своих вещей он сознательно отмел, а что случайно пропустил? Какие из своих псевдонимов помнил, а какие забыл? Все эти вопросы очень важны, однако дать исчерпывающие ответы на них не всегда представляется возможным. В соответствующих местах примечаний обращается внимание читателя на эти вопросы, которые занимали Чехова всю первую половину 1899 года почти исключительно. Лишь 15 сентября Чехов пишет Гольцеву о работе над «Дамой с собачкой», а также над другим сочинением, «романом в 4 листа». Этот роман остался ненаписанным, и наши сведения о нем очень скудны (см. примечания к письму 2885 ^* ).

Живя в оторванности от столиц, Чехов с особенным интересом следил за всем, что там происходит, тем более что события происходили значительные: 8 февраля 1899 г. (в день основания Петербургского университета, традиционного студенческого праздника) конная полиция разогнала студенческую демонстрацию. Студенты ответили на это сходками и отказом посещать лекции. Последовали репрессии, исключения. Свою солидарность со студентами Петербурга выразили студенты других городов. Движение приобрело значительный размах. Печать, поначалу бурно обсуждавшая события, вынуждена была замолчать: особый правительственный циркуляр, так называемый циркуляр 17 марта, предписывал хранить молчание на эту тему. Общественное мнение ушло в подполье. Чехов просил писать ему подробнее, расспрашивал очевидцев. Он располагал значительной информацией и мог вынести свое собственное суждение: в нем отразилась присущая Чехову этих лет зрелость и широта политического кругозора. Он был возмущен произволом властей, запрещением обсуждать события в печати. Радуясь тому, что «Россия, слава богу, уже не Турция», что общественное мнение оказалось способным на достаточно стойкий протест (см. письмо 2690), с которым правительству пришлось посчитаться, Чехов видел и другую сторону событий: слабость студенческой платформы, отсутствие политической программы, неоднородность самой студенческой среды. Об этом сохранились воспоминания С. Я. Елпатьевского, а также М. Гальперина, которому Чехов сказал, что «бунтующие теперь

либералы сделаются по окончании университета серенькими чиновниками, жаждущими теплого местечка» («Киевлянин», 1904, № 186, 7 июля). Подобная же мысль высказана и в письме к И. И. Орлову от 22 февраля 1899 г.: «Вся интеллигенция виновата, вся, сударь мой. Пока это еще студенты и курсистки — это честный, хороший народ, это надежда наша, это будущее России, но стоит только студентам и курсисткам выйти самостоятельно на дорогу, стать взрослыми, как и надежда наша, и будущее России обращается в дым, и остаются на фильтре одни доктора-дачевладельцы, несытые чиновники, ворующие инженеры…»

Однако, высказывая подобные мысли, Чехов всегда учитывал характер своего корреспондента, он знал, что говорит с людьми своего лагеря. Мы не встретим ничего подобного в его письмах к Суворину. Чехов не хотел давать ни малейшего повода этому беспринципному журналисту, восхвалявшему «доброту государя» и решимость правительства навести твердый порядок (одновременно в своем дневнике записывая слова презрения в адрес этого государя и этого правительства), — ни малейшего повода думать, что он присоединяется к суворинскому осуждению студенчества. Чехов последовательно опровергал точку зрения Суворина. Некоторые его письма к Суворину (например, письмо от 4 марта) звучат обвинительным актом. Суворин, умевший читать Чехова, разумеется, уловил эти новые ноты. Но маска издателя «Нового времени» — человека независимого как от правительства, так и от редакции «Нового времени», была уже сброшена. Суворин перестал требовать от литераторов, чтобы они проводили границу между ним и сотрудниками его сервильной газеты. Он поставил крест на своей репутации, подписав своим именем несколько фельетонов из постоянного раздела «Маленькие письма». Восхваляя правительственную твердость и упрекая студентов в неблагодарности, Суворин взял ту же крайнюю правую линию, что и самые реакционные из правительственных деятелей. Как и в деле Дрейфуса, «Новое время» освещало все события с чисто официозной точки зрения. Поэтому «студенческая история» явилась рубежом во всех отношениях Суворина с русской прогрессивной печатью. Литераторы стали требовать, чтобы Суворина судили судом чести. Пытаясь оправдаться, Суворин нервничал, изворачивался, лгал сам себе, засыпал Чехова письмами и телеграммами, ища его сочувствия и поддержки. В память прежних отношений Чехов не отказывал Суворину в чисто практических советах, но переписка тяготила его. И студенческая история положила этой переписке конец. Эпизодический обмен письмами еще будет продолжаться, но это ни в малой степени не будет напоминать прежнюю близость. Суворин же делал вид, что его с Чеховым развели деловые, денежные отношения.

Значительная, по сравнению с предыдущими годами, определенность политической позиции вызвала интерес к Чехову со стороны изданий, тяготевших к марксизму: «Жизнь», «Начало». Сотрудники этих изданий, и прежде всего, конечно, А. М. Горький, а также В. А. Поссе, М. И. Водовозова, П. Б. Струве, настойчиво приглашали Чехова к себе. Издание «Начала» скоро оборвалось, в «Жизнь» Чехов дал «В овраге». Более близкого сотрудничества добивалась и «Русская мысль», Чехову предлагали стать постоянным редактором беллетристического отдела.

Как и все предыдущие годы, в жизни Чехова большое место занимала общественная деятельность. Прощаясь с Мелиховым, он построил там еще одну школу. Много времени уделил он сбору средств для оказания помощи голодающим Самарской губернии. Понимая, как много значит одно его имя, Чехов принимал взносы сам, никому не поручая. Взносы часто бывали очень мелкими (иногда гимназист или гимназистка приносили по нескольку копеек), поэтому нетрудно вообразить, сколько раз — чтобы собрать сотни и тысячи рублей — приходилось Чехову благодарить, выписывать квитанции и составлять списки жертвователей (см. примечания к письму 2687 ^* и т. 16 Сочинений).

Переезд в Ялту открыл Чехову новые стороны людской беды: в Ялту стекались тогда тяжелые туберкулезные больные, среди них, естественно, было больше всего бедноты. Мемуарист пишет: «Мне <…> слишком часто приходилось отыскивать заботливо спрятанные следы огромных расходов Чехова на помощь нуждающимся. Там — бедняку-студенту два, три месяца Чехов выдает „стипендию“. Там целая семья живет.

— Антон Павлович каких-то добрых людей нашел… Через него помогают… Аккуратно присылают.

И я имею все основания предполагать, что все эти „добрые люди“ воплощались единственно в лице самого сурово-молчаливого Чехова» (М. Первухин. Чехов и Ялта. — «Русское слово», 1904, № 189, 9 июля).

Кстати, бесспорно здесь лежит объяснение одного постоянного мотива в чеховских письмах: ему всегда остро не хватает денег, хотя, казалось бы, доходы его, не говоря о деньгах, полученных от А. Ф. Маркса, не так уж незначительны в эти годы — литературные и театральные гонорары платятся ему по наиболее высоким ставкам.