Том 29. Письма 1902-1903
Шрифт:
Вишневскому А. Л., 18 сентября 1902 *
3836. А. Л. ВИШНЕВСКОМУ
18 сентября 1902 г. Ялта.
Дорогой Александр Леонидович, вот еще одна принадлежащая Вам карточка * — это последняя. Сим извещаю Вас, что я жив и здоров и что приеду в Москву скоро * , как только получу известие, что погода стала лучше. Нового ничего нет, все старо, как А. Ф. Дьяконов * .
Ваш А. Чехов.
18 сент. 1902.
Доходят слухи о Вашей деятельности в качестве заведующего хозяйственной частью * ; все хвалят Вас, в восторге.
На обороте:
Москва. Его высокоблагородию Александру Леонидовичу Вишневскому.
Неглинный пр., мебл. к-ты «Тюрби».
Книппер-Чеховой О. Л., 18 сентября 1902 *
3837. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
18 сентября 1902 г. Ялта.
18 сент.
Супружница моя славная, у меня целое событие: ночью был дождь. Когда утром сегодня я прошелся по саду, то все уже было сухо и пыльно, но все же был дождь, и я ночью слышал шум. Холода прошли, опять стало жарко. Здоровье мое совершенно поправилось, по крайней мере ем я много, кашляю меньше; сливок не пью, потому что здешние сливки расстраивают желудок и насыщают очень. Одним словом, не беспокойся, все идет если и не очень хорошо, то по крайней мере не хуже обыкновенного.
Сегодня мне грустно, умер Зола * . Это так неожиданно и как будто некстати. Как писателя я мало любил его, но зато как человека в последние годы, когда шумело дело Дрейфуса * , я оценил его высоко.
Итак, скоро увидимся, клопик мой. Я приеду и буду жить до тех пор, пока не прогонишь. Успею надоесть, будь покойна. Скажи Найденову, если речь зайдет насчет его пьесы * , что у него большой талант — что бы там ни было. Я не пишу ему, потому что скоро буду говорить с ним — так скажи.
Морозову я писал то же самое * , что написал тебе, т. е. что я выхожу из пайщиков по безденежью, так как не получил долга, который рассчитывал получить.
Не хандри, это тебе не к лицу. Будь веселенькой, дусик мой. Целую тебе обе руки, лоб, щеки, плечи, глажу тебя всю, обнимаю и опять целую.
Твой А.
Где Котик * ?
Мать кланяется тебе и все жалуется, что ты ей не пишешь.
На конверте:
Москва. Ее высокоблагородию Ольге Леонардовне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
3838. М. П. ЧЕХОВОЙ
18 сентября 1902 г. Ялта.
18 сент. 1902.
Милая Маша, ночью шел дождь. Шел недолго, но все же в бак текло, и, вероятно, текла одна грязь. В саду посвежело, хотя и сухо по-прежнему. Сегодня жарко.
Я скоро приеду в Москву, вероятно, вскоре после первого октября — смотря по обстоятельствам и по московской погоде.
Мать здорова, все благополучно. Нового ничего нет. Целую тебя.
Твой Antoine.
На обороте:
Москва. Марии Павловне Чеховой.
Неглинный пр., д. Гонецкой.
Книппер-Чеховой О. Л., 20 сентября 1902 *
3839. О. Л. КНИППЕР-ЧЕХОВОЙ
20 сентября 1902 г. Ялта.
20 сент.
Оля, мордуся моя милая, здравствуй! В последних письмах своих ты совсем превратилась в меланхолию * и, быть может, совсем уже стала монашкой, а мне так хочется видеть тебя! Я скоро, скоро приеду * и, повторяю, буду жить до тех пор, пока не прогонишь, хоть до января. Мать выезжает из Ялты 3 октября — так, по крайней мере, она говорила вчера. Сначала она проедет в Петербург и потом уж, вернувшись оттуда, будет жить в Москве, у Ивана. Так я ей советую.
Что тебя так беспокоит мой пай у Морозова? * Велика важность! Когда приеду в Москву, поговорю с ним, а пока не трогай его, дуся.
Итак, я в Москву поеду без плевальницы, а в вагоне это ух как неудобно. Ты не присылай, а то, пожалуй, разминусь с посылкой. В день моего приезда прикажи Маше зажарить телячью котлету, ту самую, которая стоит 30 коп. И пива бы Стрицкого «Экспорт». Кстати сказать, я теперь ем много, но сил и энергии все-таки мало, и опять стал кашлять, опять стал пить эмс. Но настроение ничего себе, не замечаю, как проходит день. Ну, да все это пустяки.
Ты пишешь, что если бы мы жили вместе неразлучно, то ты надоела бы мне, так как я бы привык к тебе, как к столу, к стулу. «А мы с тобой оба недоконченные какие-то». Не знаю, дуся, докончен я или нет, только уверен в том, что чем дольше жил бы с тобой вместе, тем моя любовь становилась бы глубже и шире. Так и знай, актрисуля. И если бы не болезнь моя, то более оседлого человека, чем я, трудно было бы сыскать.
Дождь покрапал ночью третьего дня, чуть покрапал вчера днем, и больше ни капли. Солнце жжет по-прежнему, все сухо. Насчет кишечника ты поговорила бы с Таубе. Вернулся он из-за границы? Ты справлялась? Ведь от плохого кишечника меланхолия, имей сие в виду. Под старость, благодаря этой болезни, ты будешь колотить мужа и детей. Колотить и при этом рыдать.