Том 3. Письма и дневники
Шрифт:
Вы хорошо сделали, что не поехали сюда, потому что вам бы здесь было скучно, а Веза <?>, с которою вы хотели познакомиться, отправляется послезавтра к вам в Дрезден, куда уехало и все баденство.
Мне вообще довольно хорошо, кроме того, что не велят ничем хорошенько заниматься, а потому скучно. Я продолжаю ежедневно купаться и от нынешнего дня вместо 8 стаканов Salzquelle начал пить 4 Salz и 3 шпруделя. Но делать покуда ровно нечего, но думаю, однако, что умею хоть сколько-нибудь позаняться моими песнями.
22 августа / 3 сентября 1835 года
Письмо В. П. Титова
Целуем ручки, челом бьем, падаем до ног за ваши драгоценные два послания, из которых последнее от 31-го прочли сию секунду. Виноваты, что сами так долго к вам не писали снова: третий день чиним перья, а они, окаянные, видно, размокли от
Планы наши вот такие: подивясь величию кесаря и справясь с заветным числом ванн и стаканов, мы с Петром Васильевичем около 17-го или 18-го числа совокупно оставляем Франценбрунн и едем в Карлсбад, быть может, через Мариенбад и Konigswarte, соседственный замок князя Меттерниха, с изящным парком и любопытным собранием монет. Из Карлсбада Петр Васильевич к вам в Дрезден, а я прямо в Прагу учиться по-чешски и заготовлять фатеры в надежде, что вы не замедлите удостоить вашим прибытием. Прага не город, а чудо, это все говорят. О 16 1/2 талерах вы повторяете в каждом письме аккуратно, мы об них и без того не забудем, но, Бога ради, скажите, отправил ли <?> в Вену мой чемодан с шубою и доставил ли вам квитанцию, с помощью которой легко бы отыскать оный. Если нет, сделайте милость, прикажите приструнить трактирного оратора, не то смерть как боюсь остаться без чемодана и без шубы: у нас теперь уже морозит ночью. Простите, будьте здоровы и веселы душою, почтеннейшая — хотел сказать — Авдотья Петровна, но ей-ей прозаично, позвольте отныне навсегда звать вас в письмах тетушкою: оно как-то ловчее. Итак, прощайте, почтенная тетушка, а милым кузинам Марье Васильевне и Лилушке [375] поклонитесь и благодарите за добрую память.
375
Е. А. Елагина. — A.M.
Что вы скажете на наши планы? Так как Титов намерен здесь остаться не долее 18 сентября, то и мне кажется, что я лучше поступлю, если выеду не 13, а также 18 и вместо 10 дней пробуду в Дрездене дня два или три, чтобы нам долее можно было пробыть в Праге, и Прага, я уверен, что вам понравится, судя по всем описаниям о ней. Мы здесь покуда находились в исправности, и мне тут и сидеть, и ходить хорошо; мы ходили многое множество, читаем Краледворскую рукопись и купаемся аккуратно, а сверх того я глотаю ежедневно 8 стаканов всех здешних ключей, а все это идет благополучно, кроме того, что здесь, по несчастью, завелась какая-то русская статская советница, самая несносная тетёха, которая от времени до времени нападает на меня во время пития и мучит по целым часам, рассказывая мне различные анекдоты языком девичьей, из которой она, по всем вероятиям, вылезла. К 13 ждут сюда имп., и, вероятно, тогда опять Франценбрунн заворошится. Поль вчера проехал здесь в Лейпциг и обещал оттуда переслать вам сочинения Эйнбр. [376] , но брошюрку Карамзина я, увы, не мог у него взять, потому что только сию минуту, получа ваше письмо, узнал об ней. Я привезу вам в Дрезден гостинец, состоящий из портрета Титова, который сейчас начал рисоваться. Здесь еще один немец, который очень хорошо и похоже делает портреты на стекле в виде медали, и я уговорил Титова подвергнуться его искусству. Это хорошо еще и тем, что можно этим стеклом печатать сколько хочешь экземпляров. Однако пора кончить. Покуда прощайте, будьте как можно здоровее и веселее. Большого Машиного письма я не признаю сожженным, а продолжаю ожидать.
376
Очевидно, П. П. Эйнброд. — A.M.
П. В. Киреевский
10 / 22 октября 1835 года
Броды
Наконец мы сегодня в шесть часов поутру явились сюда и теперь только в четыре версты от русской границы. Пишу к вам несколько строчек для того, чтобы вы о нас не беспокоились и чтобы скорее получили вести. Мы ехали долее, нежели предполагали, потому что с самого выезда нас и днем и ночью провожал беспрестанный дождик, который только со вчерашнего дня несколько поунялся, а вследствие дождей нам почти на всякой станции должно было мазать колесы, что задерживало довольно долго. За исключением этих дождей мы ехали до сих пор, слава Богу, вполне благополучно, и я теперь нахожусь здрав и исправен на русской границе. Погодина во
20 октября / 1 ноября 1835 года
Киев
Вот я наконец и на святой Руси, я в славном граде Киеве, и отсюда, по данному обещанию, опять пишу к вам несколько строк, да имеете обо мне вести. Видите ли, какой я аккуратный. Пусть же сии мои похвальные поступки и вам послужат примером. Мы приехали сюда 14/26 октября рано поутру, третьего дня отправили в Крым Княжевича и сегодня же, вероятно, отправим свои стопы далее, домой. Я говорю мы, потому что отправляюсь до Долбина вместе с Погодиным. Киев мы покуда очень мало могли рассмотреть, потому что нас с давнего времени мочил почти беспрерывный дождь, который превратил все киевские улицы в совершенные болота, а нынче после долгого отсутствия в первый раз наконец проглянуло солнце. Мы уже третий день живем у Максимовича, который перевез нас к себе после отъезда Княжевича и вообще к нам очень любезен. Он не переменился ни капли, кроме того, что ректорство его по необходимости сделало деятельнее; впрочем, это ему не по нутру, а через неделю он подает в отставку от ректорства.
Приписка М. П. Погодина
Целую ручки у Авдотьи Петровны, нашей доброй, любезной, дорогой. Что за Киев, прелесть, а погода — кара Божья. Ныне выезжаем. А у меня есть огромный мраморный отломок из Десятинской церкви и первая монета русского времени отца Донского. Кланяемся.
М. П.
Приписка Е. В. Погодиной
Почтенная и дорогая Авдотья Петровна, дней через пять, если Бог даст, надеемся мы быть в Белеве, увидим всех ваших, тут наговоримся мы о Вас и направим путь наш в Москву. Здоровье мое ежедневно поправляется все более и более, надеюсь, что в Москве совершенно восстановится. Марье Васильевне мое почтение, маленькую Лилочку целую.
Многоуважающая Вас и преданная Е. Погодина.
Приписка М. А. Максимовича
Из богоспасаемого града Киева в немецкий град Дрезден посылаю душевный поклон мой вам, Авдотья Петровна, Марья Васильевна и Елисавета Алексеевна, желаю удачного там пребывания и желанного возвращения в Москву белокаменную.
Часто вспоминающий о Вас Максимович.
Поклонитесь от меня Армфельду, если повстречается Вам, и вспомните обо мне перед Мадонною.
21 апреля 1837 года
Москва
Христос Воскресе!
Крепко тебя обнимаю и благодарю за твои два письма, которые я получил. Но сам покуда пишу только несколько строчек, почтового ради поспешения, больше буду писать в следующий раз.
Начну с того, что от всей души поздравлю тебя с племянником! [377] Что ты не говоришь о пользе, которую деревня приносит твоей деятельности, но вот тебе еще новая причина приехать, по данному обещанию, в Москву. Нельзя же тебе не встретить и не приветствовать этого дорогого гостя. Тут должно рушиться и софистическое твое уверение, будто бы все и не видавши можно себе вообразить, ты, конечно, теперь этого не скажешь.
377
Рождение сына у А. С. Хомякова. — A.M.
Перед Катериной Михайловной [378] мне чрезвычайно совестно. Но я непременно представлюсь ей, как скоро только узнаю, что это возможно будет сделать.
Спасибо тебе за Индрика-зверя. И помогай Бог тебе собрать еще побольше, особливо стихов. Теперь, кажется, именно те минуты, когда должно всеми силами опрокинуться на их собирание, потому что указ о запрещении нищих [379] , которому недавно еще было строгое подтверждение, грозится вырвать с корнем эту отрасль преданий, и при мерах, употребляемых теперь против хождения нищих, можно ожидать, что лет через пять уже все будет забыто. А тут десятилетний перерыв уничтожает навеки.
378
Хомякова. — A.M.
379
В 1837 г. было издано постановление, по которому профессиональные нищие приравнивались к бродягам и отправлялись на казенные фабрики или в Сибирь. — A.M.