Том 3. Письма и дневники
Шрифт:
Деньги к Остряковой я отослал немедленно по получении вашего письма и посылаю вам ее расписку. Они пришли очень кстати, потому что она в крайней нужде, а в это именно время она хотела говеть, и говеть ей было не на что.
Что касается до моих песен, то я хотя был у Бодянского, но до сих пор еще не мог узнать ничего положительного. По крайней мере он обещал выручить напечатанные.
21 июня 1849 года
Хам! хам! хам!
Спасибо тебе, милая сестра Катя, за грамотку и за петрищевские вести. Я очень рад, что у маменьки именно теперь гости и что у них Петерсоны, которые ее все-таки будут несколько развлекать, а еще пуще того рад, что она собирается к вам, куда и мне удобнее будет собираться, и очень желаю, чтобы это произошло скорее. Покуда посылаю денежное письмо от Марьи Алекс [403] ., полученное с почты. У нас покуда не происходит ничего особенного, кроме того, что я рад познакомиться с Тиньковыми и что я этому знакомству очень рад, потому что они мне весьма понравились. 24-го он приехал ко мне и провел весь вечер, а вчера я был у него и тоже возвратился в половине первого ночи.
403
Неустановленное лицо. — A.M.
Полонизм твой меня чрезвычайно радует, а переписать некоторые места — мысль очень хорошая, только, главное, старайся овладеть выговором во всей тонкости и не забывай различие двух э. Авось либо удастся скоро опять у вас побывать, чтобы почитать все вместе. Такая литература в самом деле стоит того, чтобы ею питаться.
1 августа 1849 года
Киреевская Слободка
Хам! хам! хам!
Чтобы видеть несколько людей, я бы тебе посоветовал, во-первых, выписать Максимовича, адресуя в Киев для доставления в Прохоровку, а между тем отправиться прямо к кому-нибудь из профессоров, например, к Костырю. Люди необходимы, потому что язык не только до Киева доведет и в Киеве водит.
За Крыжаков тебе большое спасибо: это те самые. А на прочие книжки я бы польстился на многие, но большая часть из тех, которые мало соблазняют, — дороги, как например, «Полные сочинения» Чацкого, которые стоят 10 целковых, об этих буду просить в таких случаях, если перед возвращением у тебя еще останется много денег. Заглавие Мартышникова перевода на нынешней почте не успел приискать, а на следующей.
Прощай же покуда, будь здоров и да будет тебе Киев слаще своего варенья! Передай мое крепкое рукопожатие Лаптеву.
Твой брат Петр Киреевский.
10 декабря 1851 года
Киреевская Слободка
Я приехал еще пятого вечером и в шесть поехал к обедне, чтобы слышать трогательную проповедь архиерея о том, как с самого начала мира всякий порядок и доброе дело держится только самодержавной властью, какие смуты там, где она ограничивается, как, например, на Западе, и какое благоденствие, где она не ограниченна, как, например, у нас, что во всех концах России господствует неукоснительное правосудие, что у нас каждый человек вполне огражден от всяких притеснений и вполне благоденствует и пр. Это бы еще не редкость, но замечательно то, что Т. [404] был у него вечером накануне Николина дня, в который он говорил эту проповедь, и что он тогда с жаром говорил совершенно противное. Это, мне кажется, факт очень замечательный, потому что ему говорить проповеди не было собственно никакой надобности и это было бескорыстно. Вообще такое настроение общества доказывает такой глубокий запрос, который едва ли не ниже всякого другого.
404
Неустановленное лицо. — A.M.
6 июня 1853 года
Киреевская Слободка
Третьего дня, милая маменька, проезжал здесь посланный от Бунина в город и привез весть, что все наши бунинские совершенно здоровы и что маленький путешественник [405] тоже доехал туда как нельзя лучше. С первого июня у нас пришло настоящее лето, и это будет ему особенно полезно. Жалко думать, что в эти прекрасные жаркие дни вы в городе. Пуще всего дай вам Бог силы не грустить и уповать на Его заботливость обо всех нас. Вы писали, что хотите переводить Вине, и это было бы великолепно, авось либо многое можно будет и напечатать. А в наше время его интересное слово было бы очень кстати. Вместе с Софийским колоколом авось либо зазвучит и русское слово, прильнувшее к гортани. Эта надежда очень утешительна. Вчера Т. был так мил, что нарочно приехал сообщить добрые вести, только что полученные, впрочем, вы их, без сомнения, знаете гораздо подробнее. А надо признаться, что мы все до того отвыкли радоваться, что даже страшно. В этом, конечно, есть наша вина, потому, что как бы ни было велико торжество зла и горя, а все же не одно оно в Божием мире. Между тем отвычка от радости может сделать душу человеческую и не способною к радости, как всякая сила может заглохнуть от бездействия. Эта мысль особенно поразила меня в Светлое Воскресенье, когда пели: «Се день, его же сотвори Господь [406] », — а церковь все-таки полна была будничными физиономиями. Дай-то Бог, чтобы магический звук Софийского колокола снял эту кору с нашего сердца.
405
Алексей Васильевич Елагин. — A.M.
406
Ср.: Сей день сотворил Господь: возрадуемся и возвеселимся в оный (Пс. 117, 24). — A.M.
7 августа 1853 года
Киреевская Слободка
Очень мне вас жалко, милая маменька. Я было все надеялся, что с приездом Жуковских хлопоты ваши
407
Е. А. Жуковская (урожденная Рейтерн), супруга В. А. Жуковского. — A.M.
408
Очевидно, речь идет о супруге М. А. Стаховича. — A.M.
13 декабря 1854 года
Киреевская Слободка
Посылаю тебе вдруг три спасибо: во-первых, за то, что ты ведешь со мной корреспонденцию; во-вторых, за то, что отыскал мне драгоценные для меня письма; и в-третьих, наконец, за то, что помнишь мои книжные замыслы, которые меня очень занимают, и пишешь ко мне об византийцах. То-то и беда, как говорит русская пословица, что бодливой корове Бог рог не дает! Так вот, кажется, и сделал бы и то, и се, и третье, и четвертое, а Мамон (не Мамонов) говорит: «Прр!!» Без меня нельзя! Поэтому и надобно соображаться, чтобы при всех предприятиях и успехах было и ему оказано мое почтение. Вот почему и византийцы, как они ни привлекательны, должны быть покуда причислены к зеленому винограду. Это предприятие, сопряженное с многоденежием безвозвратным и, следовательно, доступное только богатым отцам отечества, вроде Румянцева. Будут ли таковые, весьма сомнительно, а что до меня касается, то, разумеется и у меня, при моих верных спекуляциях, будут миллионы, но то беда, что немножко поздно пустился в дорогу и что путевые вьюги слишком быстро заносят мне шапку снегом. Судьба любит и подшутить над людьми: покуда есть зубы, кормит размазнею, а когда уже нет зубов, являются самые великолепные орехи и всякая всячина. Однако ж я всетаки не унываю и буду продолжать барахтаться всеми силами, как бы ни было коротко мое поприще. Потребность в обдуманном издании книг до такой степени вопиюща, что я непременно пускаюсь на эту дорогу во что бы то ни стало. Но только ломать зубы об византийцев теперь было бы безрассудно: кроме того, что это стоило бы, необходимость в них в эту минуту вовсе не так велика, как в других, без которых мы ходим как в тумане. Плана полной исторической библиотеки я не оставлю, потому что он все-таки ж кажется мне возможным. Но этот план не сам исполнять буду, потому что он мне не по силам. А я себе выгородил круг книг, с которыми надеюсь и сам сладить и которые удовлетворят по крайней мере самой насущной современной потребности. А именно: краткие истории всех народов с их статистиками и полная учебная литература славянских народов; но для понятия второй необходимо нужны прежде первые. Это теперь моя любимая мысль, о которой я говорил тебе в Бунине, а ты мне помоги приступить к ее исполнению, то есть уговори Петра Ивановича [409] взяться за необходимого для меня Кольраума, который лежит у тебя на столе. Этим ты меня очень одолжишь. Но только говори так, чтобы он без церемоний сказал, какие условия были бы ему не стеснительны, занявшись этим трудом исключительно. А с моей стороны были бы следующие условия: чтобы рукопись перевода, набело переписанная, принадлежала мне в полную собственность, покуда я двигаюсь на свете; чтобы от меня зависела орфография собственных имен, поправка технических выражений, как, например, Landsknecht, и прочее, исключение таких мест, против которых заартачилась бы цензура, и, наконец, чтобы мне платить условную сумму по третям, по окончании каждой трети книги, и чем скорее переведет, тем лучше. Если он согласен переводить на тех условиях, как переводил Кастрена, разочтя страницы по буквам, то этому бы я был очень рад. Пожалуйста, брате! Узнай ты мне и напиши его откровенный ответ, чтобы мне, сообразно с тем, и начать изловчаться.
409
Очевидно, речь идет о П. И. Бартеневе. — А.М.
Вы мне уже читали манифест об наборе. Мне он еще вдвое тяжелее тем, что много планов путает. Я надеялся Новый год быть с вами, а числа набора назначены так неловко, что теперь не знаю, как быть, потому что, если вернуться к набору, придется пробыть с вами слишком мало, а если ехать после набора, то придется весновать, между тем как весною мне необходимо быть здесь. До сих пор еще ни на чем не остановился, может помочь только то, что, может быть, скоро откроют предварительное присутствие.
Дневник
1829–1831 годы
28 октября / 9 ноября
Человеку тесно в пределах одной собственной наружной жизни: в других он видит себя в бесконечно разнообразных отношениях к природе и всего сильнее привлекает тот <?>, чья жизнь полнее и разнообразнее, кто счастливее. Счастье относительно, и не что иное, как полнейшее чувство жизни, — высшая деятельность. Чем больше мы бы желали быть на месте другого, тем больше его любили, это естественное жертвоприношение слабого сильному.