Том 3. Последний из могикан, или Повесть о 1757 годе

Купер Джеймс Фенимор

Тон разведчика по-прежнему оставался серьезным и внушительным, но в голосе его не чувствовалось больше суеверной тревоги. Было ясно, что его минутная слабость прошла, как только разрешилась загадка, которую не мог объяснить его опыт, и что он с присущими ему твердостью и мужеством готов встретить опасность, хотя полностью сознает ее истинные размеры. То же чувство, без сомнения, испытывали и могикане, разместившиеся так, чтобы, оставаясь незамеченными, видеть оба берега сразу. В этих обстоятельствах здравый смысл побудил Хейуорда и его спутниц последовать примеру своих мудрых проводников. Молодой офицер принес из пещеры охапку сассафраса, расстелил ее в проходе, соединявшем обе части убежища, и сестры спрятались

там в безопасности от вражеских выстрелов и в полной уверенности, что им не грозит неожиданное нападение. Сам Хейуорд расположился неподалеку, чтобы иметь возможность переговариваться с ними, не повышая голоса и, следовательно, не подвергая их лишнему риску, а Давид, подражая обитателям леса, так ловко залег в расщелине скалы, что его неуклюжая фигура больше не привлекала к себе внимания.

Проходил час за часом, но все оставалось спокойно. Луна вошла в зенит, и ее кроткие лучи падали прямо на сестер, мирно уснувших в объятиях друг друга. Дункан накрыл девушек большой шалью Коры, лишив себя тем самым зрелища, которое так любил созерцать, и приклонил голову на камень, заменивший ему подушку. Давид издавал носом такие звуки, какие, если бы он бодрствовал, непременно оскорбили бы его тонкий слух. Одним словом, все, кроме Соколиного Глаза и могикан, поддались непреодолимой власти сна и утратили всякое представление о действительности. Только три бдительных стража не знали ни сна, ни отдыха. Неподвижные, как скала, с которой, казалось, срослись их тела, они лежали, не сводя глаз с деревьев, темными рядами окаймлявших берега узкого потока. Из их уст не вырывалось ни звука, и самый внимательный наблюдатель не решился бы сказать, дышат они или нет. Было совершенно очевидно, что такая необычная осторожность воспитана н них долгим опытом и что она — надежная порука против любой вражеской хитрости. Однако ничто не нарушало спокойствия ночи. Наконец луна зашла, и бледная полоска над верхушками деревьев чуть ниже излучины реки возвестила о приближении дня.

Только теперь Соколиный Глаз впервые пошевелился. Он прополз вдоль скалы и растолкал крепко спавшего Дункана.

— Пора в путь, — прошептал он.— Будите девушек и приготовьтесь сесть в пирогу, как только я подведу ее к скале.

— Спокойно ли прошла ночь? — осведомился Дункан.— Что до меня, то сон, кажется, поборол мою бдительность.

— Покамест все так же тихо, как в полночь. Но молчите и не мешкайте.

Окончательно проснувшись, Дункан откинул шаль, прикрывавшую спящих девушек. Почувствовав это, Кора протянула руку, словно для того, чтобы оттолкнуть его, Алиса же пролепетала нежным голоском:

— Нет, нет, дорогой отец, мы не остались одни — с нами был Дункан.

— Да, голубка моя,— умиленно прошептал молодой человек,— Дункан здесь и не покинет вас в опасности, пока жив... Кора! Алиса! Проснитесь! Пора в путь.

В ответ он внезапно услышал пронзительный крик Алисы, вслед за которым Кора вскочила, выпрямилась и застыла на месте, оцепенев от ужаса. Не успел Хейуорд раскрыть рот, как раздался такой невообразимый вой, что даже молодая горячая кровь Дункана прилила к сердцу. С минуту казалось, будто все демоны ада взмыли в воздух, изливая свою лютую злобу в диких завываниях. Определить, откуда доносятся эти вопли, было невозможно — они заполонили весь лес и, как чудилось испуганным слушателям, вырывались из пещер, низвергались с небес, поднимались с реки и от водопадов. Услышав этот адский шум, Давид выпрямился во весь рост, зажал уши руками и вскричал:

— Откуда эта какофония? Уж не разверзлись ли своды преисподней? Человек не способен издавать такие звуки!

Неосторожный порыв псалмопевца привел лишь к тому, что на противоположном берегу засверкали вспышки, грянул залп из дюжины ружей, и несчастный учитель пения без чувств рухнул на камни, между которыми так долго спал.

Могикане бестрепетно ответили на устрашающий боевой клич врагов, торжествующе взвывших при падении Гамута, своим собственным боевым кличем. Завязалась перестрелка, но обе стороны были слишком опытны, чтобы хоть на секунду остаться без прикрытия. Дункан напрягал слух, надеясь уловить плеск весел: ему казалось, что единственный выход теперь -— бегство. Река текла с обычной быстротой, но на черной ее поверхности все еще не было видно пироги. Хейуорд уже вообразил, что разведчик бессердечно бросил их, как вдруг внизу под скалой сверкнуло пламя, и свирепый вой, с которым слился предсмертный стон, доказал, что посланница смерти, отправленная не знающим промаха ружьем Соколиного Глаза, отыскала свою жертву. Этого отпора оказалось достаточно, чтобы враги тут же отступили, и мало-помалу вокруг воцарилась прежняя тишина.

Дункан, воспользовавшись передышкой, подскочил к Гамуту и оттащил его в узкий проход, служивший убежищем обеим сестрам. А еще через минуту все защитники островка собрались на совет в этом относительно безопасном месте.

— Бедняга уберег свой скальп,— невозмутимо заметил Соколиный Глаз, проводя рукой по голове Давида,— Он — живое доказательство того, что человек может родиться с чересчур длинным языком. Ну, не безумие ли выставлять напоказ шесть футов собственной плоти и крови на голой скале перед разъяренными индейцами? Удивляюсь одному — как он остался жив"

— Разве он не убит? — спросила Кора хриплым голосом, который явно свидетельствовал о том, насколько ожесточенно ужас борется в ней с напускной твердостью.— Можем мы как-нибудь помочь несчастному?

— Он жив, сердце бьется. Дайте ему отлежаться, прийти в себя, и он доживет до назначенного ему часа, если, конечно, малость поумнеет,— ответил Соколиный

Глаз, еще раз искоса взглянув на бесчувственное тело певца и одновременно с отменной сноровкой перезаряжая ружье.— Втащи-ка его в пещеру, Ункас, и уложи на ветви сассафраса. Чем дольше он пролежит, тем лучше: на скалах для такого верзилы вряд ли найдется подходящее прикрытие, а пение не защитит его от ирокезов.

— По-вашему, они возобновят атаку? — осведомился Хейуорд.

– — Можно ли надеяться, что голодному волку хватит кусочка мяса? Они потеряли воина, а после первой потери или неудачной попытки напасть врасплох они всегда отступают; но они обязательно вернутся, придумав новый способ взять нас в кольцо и заполучить наши скальпы. У нас,— продолжал он, подняв голову, и на его обветренное лицо темной тучкой легла тень тревоги,— одна надежда: удержать скалу, пока Манроу не пришлет нам на выручку солдат. Дай бог, чтобы это произошло поскорее и чтобы командир их хорошо знал повадки индейцев!

— Вы поняли, Кора, что нас ожидает? Рассчитывать теперь мы можем лишь на опыт вашего отца и его тревогу о дочерях,— сказал Дункан.— Ступайте же с Алисой в пещеру, где вам, по крайней мере, не будут опасны смертоносные ружья наших врагов и где вы с присущей вам добротой позаботитесь о нашем злополучном спутнике.

Девушки проследовали за ним в первую пещеру, где Давид, судя по всему, уже начал приходить в себя. Оставив раненого на попечение сестер, Хейуорд заторопился обратно.

— Дункан! — дрожащим голосом окликнула его Кора, когда он был уже у выхода.

Молодой человек обернулся и, увидев, что румяную свежесть на ее лице сменила смертельная бледность, губы дрожат, а глаза с глубоким чувством смотрят на него, тут же возвратился к ней.

— Помните, Дункан, сколь необходима ваша жизнь для того, чтобы сохранить нашу! Помните, что вы облечены святым родительским доверием и что очень многое зависит от вашей предусмотрительности и заботливости. Словом, помните,— заключила она, залившись красноречивым румянцем,— как заслуженно дорожат вами все, кто носит имя Манроу.