Том 3. Рассказы, фельетоны, статьи и речи
Шрифт:
Кнейшиц. Мне нужны вы!
Алина. Этого никогда не будет.
Кнейшиц. Хорошо же!
Выбегает в соседнюю комнату и сейчас же появляется снова, волоча за собой маленького негритянского мальчика. Алина бросается к мальчику.
Кнейшиц. Женщине, у которой есть черный ребенок, не место в цивилизованном обществе. Вас отовсюду выгонят. Вам никто не подаст руки. Вам останется один путь – на улицу.
Алина. Пожалейте меня.
Кнейшиц.
Алина. Я не могу.
Кнейшиц. В таком случае он узнает все еще до конца сегодняшнего представления.
Алина. Он мне все простит. Он любит меня.
Кнейшиц. Любит? Прежде всего у него белая кожа. Он станет вас презирать.
Алина плачет. Звонок телефона. Кнейшиц подходит.
Кнейшиц. Алло! Уже началось первое отделение? Мы выезжаем.
Алина и Кнейшиц едут в автомобиле, не глядя друг на друга.
В цирке идет представление.
Кордебалет готовится к выходу в своих уборных.
Директор на арене заканчивает номер жонглера, которого он заменил.
Уходит с арены под жиденькие аплодисменты.
Раечка в цирковой конюшне. Мыкается, не может найти себе места. Замечает униформу с подносом в руках.
Раечка (оживляясь). Что это у вас?
Униформа. Морковка. Если кто желает покормить ученого ослика или зебру – штучка десять копеек.
Раечка. Ой, до чего люблю осликов. Дайте две штучки!
Ест морковку.
Раечка. Ах, как вкусно! Еще пять штук для зебры. (Ест.) Скажите, а слон ест морковку?
Униформа. Как же! Едят.
Раечка. Дайте сто штук. Для слона.
Жадно набивает рот.
За этим занятием ее застает Скамейкин.
Скамейкин. Раечка, птичка, ты ж себя губишь!
Раечка приходит в ярость.
Раечка. Не хочу быть птичкой, хочу кушать, лопать, есть мясо, рыбу, пирожные, конфеты! И убирайтесь вы все вон. Я тебя ненавижу. (Топает ногами.)
Скамейкин трусливо ретируется. Вид у него такой: «Пожалуйста! Не хотите – не надо. Я со своей красотой нигде не пропаду». Видит Алину, печально идущую в свою уборную, и сразу устремляется к ней.
Скамейкин. Какая красота! Дурак я буду…
Подходит к Алине и начинает разговор, почти поет. Во время разговора Скамейкин следует за Алиной.
– Скажите, вы хотели бы жить с любимым существом где-нибудь на краю света, в палатке, в пустыне, среди львов и лишений?
Алина (мечтательно). На краю света?
Скамейкин (осторожно).
Алина. В палатке?
Скамейкин. Можно, конечно, и не в палатке. Можно в [1 неразобр.].
Алина. Среди лишений?..
Скамейкин. Ну, не особенных уж там лишений! Все-таки я ИТР, состою в ИТС, имею ЗР…
Издали эту сцену наблюдает Раечка.
Алина (еще более мечтательно). С любимым существом…
Она вздыхает, входит к себе в уборную и захлопывает дверь перед самым носом Скамейкина.
Скамейкин. Дошло! Ах, жалко, такси нет. Сейчас бы ее увез.
Уходит, потирая руки. Проходя мимо Раечки, гордо надувается.
Уборная Алины. Она пишет письмо, заглядывает в англо-русский словарь. Алина полуодета в цирковой костюм.
Разозленный директор, снимая одной рукой костюм жонглера, а другой держа журнал, мечется за кулисами. Обращается к толпящимся в ожидании выхода артистам.
Директор. Ну, товарищи, меня взяли за хобот. Пожалуйста, читайте, седьмая строка сверху.
На экране журнальная страница.
«В то время как организованный зритель приходит в цирк, чтобы проработать в занимательной форме ряд актуальных вопросов, ему подсовывают балет, состоящий не из пожилых трудящихся женщин, типичных для нашей эпохи, а из молодых и даже красивых женщин (!). Надо покончить с этой нездоровой эротикой. Интересно знать, куда смотрит треугольник цирка?»
Голос директора читает вслух последнюю фразу заметки: «Такому треугольнику надо дать по рукам».
Капитан (злорадно). По лапам!
Директор. Мне по лапам?
Брунгильда радостно лает.
Входит балет, готовый к выходу. Директор в ужасе осматривает его.
Директор. Погиб, пропал! Как на подбор, одна красивей другой! (Фигуранткам.) Вы что, с ума посходили. Разве это нужно организованному зрителю? Очень ему нужны на данном этапе эти конечности и выпуклости.
Скамейкин лицемерно вздыхает.
Директор. Убрать все это. Чтобы ко второму отделению не было никакой нездоровой эротики.
Балет понуро уходит.
Вбегает униформа.
Униформа. Товарищ директор, у капитана Гарибальди грипп. Лежит.
Директор. Опять грипп! Я знаю этот грипп! Сорок градусов! Знаю я, где он лежит: под забором. Ну, что ж, сам буду львов укрощать! Сколько их там? Сто львов? Пожалуйста! Хоть сто двадцать! Вот я уже не треугольник и не четырехугольник, а пятиугольник. (Делает руками какие-то геометрические жесты.) Пифагоровы штаны на все стороны равны.