Том 3. Растратчики. Время, вперед!
Шрифт:
— Во!
Он быстро и деловито выставил руку, взведя большой палец, как курок.
Еще было время удержаться. Но не хватило сил. Пружинка соскочила со взвода. Мосю понесло. Он сказал — пятое через десятое, — воровато сверкая глазами, облизывая губы, ужасаясь тому, что говорит:
— Товарищи, определенно… Харьков дал мировой рекорд… Триста шесть замесов за одну смену… Фактически… Мы должны заявить конкретно и принципиально… Постольку, поскольку наша администрация спит… Верно я говорю?
Мося кинул косой, беглый взгляд назад и подавился. Корнеев и Маргулиес быстро шли к помосту. Они приблизились.
Мося съежился. Лукавая улыбка мелькнула по его лицу. Оно стало лопоухим, как у пойманного школьника. Он обеими руками нахлобучил на глаза кепку и волчком завертелся на месте, как бы отворачиваясь от ударов.
Все же он успел крикнуть:
— … Поскольку администрация затыкает рот конфетами!.
— В чем дело? — спросил Маргулиес.
Мося остановился и подтянул коверкотовые батумские брючки.
— Товарищ Маргулиес, — молодцевато сказал он. — Поскольку Харьков дал триста шесть, смена выдвигает встречный — триста пятьдесят, и ни одного замеса меньше. Подтвердите, ребята. Об чем речь, я не понимаю! Товарищ начальник участка, дайте распоряжение.
Маргулиес внимательно слушал.
— Больше ничего? — спросил он скучно.
— Больше ничего.
— Так.
Маргулиес положил в карман кулечек, аккуратно чистил руки от сахарного песка — одна об другую, как муха, — взобрался на помост к Ермакову и стал молча осматривать барабан. Он осматривал его долго и тщательно. Он снял очки, засучил рукава и полез в барабан головой.
— Ну, как щека? — спросил он Ермакова, окончив осмотр.
— Дергает.
— А жар есть?
— Горит.
— Вы бы сегодня лучше дома посидели. А то смотрите…
Маргулиес аккуратно выправил рукава, легко спрыгнул с помоста и пошел в тепляк. Так же тщательно, как машину, он осмотрел опалубку. Попробовал прочность арматуры, постучал кулаком по доскам, сделал замечание старшему плотнику и пошел прочь через тепляк.
Мося плелся за ним по пятам.
— Товарищ Маргулиес, — говорил он жалобно, — как же будет?
— А в чем дело?
— Насчет Харькова. Дайте распоряжение.
— Кому распоряжение? Какое распоряжение?
Глаза Маргулиеса рассеянно и близоруко блуждали.
— Распоряжение Ермакову. Харьков бить.
— Не может Ермаков Харьков бить.
— Как это не может? Ого! Триста пятьдесят замесов. Оторвите мне
— Триста пятьдесят замесов? Сколько это будет кубов?
— Ну, двести шестьдесят кубов.
— А Ермакову сколько надо кубов, чтоб залить башмак?
— Ну восемьдесят.
— Хорошо. Допустим, вы сделаете восемьдесят кубов, зальете башмак, а потом куда будете бетон лить? На землю?
— Потом будем плиту под пятую батарею лить.
— А бетономешалку на пятую батарею переносить надо?
— Ну, надо.
— Вода, ток, настилы! Сколько на это времени уйдет?
— Ну, два часа. Максимум.
— Минимум, — строго сказал Маргулиес, — но допустим. Так как же Ермаков будет Харьков бить, когда у него чистой работы остается всего шесть часов? А надо восемь! Ну?
Мося скинул кепку и почесал волосы.
— Который час? — спросил Маргулиес.
Корнеев вытянул часы.
— Десять минут девятого.
— Вторая смена опаздывает на десять минут, — сухо сказал Маргулиес. — Имейте в виду — тридцать замесов в час, не больше, — еще суше прибавил он.
Корнеев вытер платком туфлю, на которой краснело свежее пятно сурика.
— Слышишь, Мося? Не больше тридцати замесов!
Слово замес Корнеев произносил так, как будто это была испанская фамилия Zamess, через э оборотное, вроде дон Диэго 3-ам Эсс.
— Есть! — бодро крикнул Мося.
Он рысью побежал к бригаде, болтая перед собою руками.
Слава отодвинулась на восемь часов. Слава уходила из рук. Оставалась последняя надежда — Ищенко.
— Давид, я тебя не понимаю, — сказал Корнеев, когда Мося скрылся.
Маргулиес нежно, но крепко взял его за локоть.
— Пойдем выпьем чаю, я еще ничего не ел.
IX
Ищенко спал поверх одеяла, лицом вниз, раскинув руки и поджав маленькие босые ноги.
Он спал в положении ползущего человека. Голова, застигнутая сном, упала, не дотянувшись чубом до подушки.
Красная несмятая наволока, освещенная солнцем, наполняла загородку барака румяным заревом.
Бригадир был одет в новые черные суконные штаны и новую белую украинскую рубашку, вышитую крестиками.
Один рукав закатился.
С койки упала голая рука. Наружная ее сторона была темной, внутренняя — светлой и жирной, как брюшко рыбы. Виднелась татуировка: круглая печать рулевого колеса. Татуировка — туманной пороховой голубизны.
Вчера вечером к Ищенко неожиданно приехала Феня.
Она привезла в подарок рубаху и штаны. Вместо двух поезд пришел в шесть.
Чем ближе к месту — тем медленнее он шел. Феня совсем потеряла терпенье. На каждом разъезде долго пропускали составы.