Том 3. Стихотворения 1866-1877
Шрифт:
В ПССт 1967, т. III, с. 481, дата написания первоначальной редакции (1855) подвергнута сомнению, поскольку автограф ГБЛ находится рядом с записями стихотворений 1856 г. («Прощанье», «Влюбленному» и др.), и высказано предположение, что стихотворение относится к первым месяцам 1856 г.
Обращено к А. Я. Панаевой и, очевидно, вызвано происходившими в 1855–1856 гг. размолвками с ней Некрасова. Возможно, что в это время ею была уничтожена их переписка.
Уж не горит ли с ними и любовь… — реминисценция из стихотворения А. С. Пушкина
З<и>не («Пододвинь перо, бумагу, книги!..»)*
Печатается по ПП, с. 40.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1877, № 2, с. 454, с датой: «13 февр<аля> 1877. С.-П<етер>б<ург>» и подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: ПП).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III. В прижизненные издания «Стихотворений» Некрасова не входило.
Черновой автограф — ИРЛИ, ф. 68, оп. I, № 41. Сохранилась копия А. А. Буткевич, с искажениями, — ИРЛИ, 21.134.CXLV6.17.
О З. Н. Некрасовой см. выше, с. 474 и 476, комментарии к стихотворениям «З<и>не» («Ты еще на жизнь имеешь право…») и «З<и>не» («Двести уж дней…»).
…Легенду я слыхал: Пали с плеч подвижника вериги, И подвижник мертвый пал! — Возможно, отзвуки легенды «О двух великих грешниках» («Кому на Руси жить хорошо»), рассказывающей об искуплении грехов разбойником Кудеяром. «В некоторых народных вариантах легенды момент исполнения эпитимьи, наложенной на грешника-подвижника, совпадает с его смертью» (Гин 1971, с. 241).
Поэту («Любовь и труд — под грудами развалин!..»)*
Печатается по ПП, с. 37.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1877, № 2, с. 531, с датой: «Февр<аля> 1877» и подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: ПП).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III. В прижизненные издания «Стихотворений» Некрасова не входило.
Черновые наброски — ИРЛИ, ф. 203, № 25.
Первоначальный вариант ст. 1–4 опубликован в анонимной статье «Из бумаг Николая Алексеевича Некрасова. (Библиографические заметки)» по автографу: ОЗ, 1879, № 1, с. 65.
Положено на музыку Ц. А. Кюи, 1902.
Баюшки-баю*
Печатается по ПП, с. 167–169.
Впервые опубликовано: ОЗ, 1877, № 3, с. 267–268, с датой: «1877 г. Марта 3-го» и подписью: «Н. Некрасов» (перепечатано: ПП).
В собрание сочинений впервые включено: Ст 1879, т. III. В прижизненные издания «Стихотворений» Некрасова не входило.
Автограф не найден. Ранняя редакция известна в трех отрывках: первый и второй — по дневниковой записи Некрасова от марта 1877 г. (ОЗ, 1879, № 1, отд. II, с. 65; наст. изд., т. XV) и — более полно — по копии А. А. Буткевич из собрания В. Е. Евгеньева-Максимова (ЛН, т. 49–50, с. 166–168); третий — по дневниковой записи Некрасова от 14 июня 1877 г. в публикации А. М. Скабичевского (ОЗ, 1878, № 6,
По свидетельству А. Н. Пыпина, стихотворение записано А. А. Буткевич 3 марта 1877 г. (ЛН, т. 49–50, с. 192). Оно создавалось в дни резкого обострения предсмертной болезни Некрасова. В дневнике наброскам стихотворения предшествует текст, который может служить комментарием к нему: «Худо, читатель! Мой дом — постель. Мой мир — две комнаты: пока освежают одну, лежу в другой. Полрюмки кипрского меня опьяняет; гран опия делает меня идиотом, не всегда давая сон. Стихов уже писать не могу, но днями нападает на меня какое-то самомнение. На днях муза моя на прощанье пропела мне такую песнь:»
Пускай чуть слышен голос твой <…>И далее: «Я испугался и перестал звать свою музу — не выдержал только раз. Недуг меня одолел, но муза явилась ко мне беззубой, дряхлой старухой, не было и следа прежней красоты и молодости, того образа породистой русской крестьянки, в каком она всегда чаще являлась мне и в каком обрисована в поэме моей „Мороз, Красный нос“. Я пожалел, что не выдержал:
Непобедимое страданье <…>И с той поры нет моей музы, нет новых песен. День ото дня чувствую себя хуже, слабей. Что же, однако, делать, надо приниматься за прозу» (ЛН, т. 49–50, с. 166–168).
14 июня 1877 г. Некрасов писал в дневнике: «Сибиряки обнаружили особенную симпатию ко мне со времени моей болезни. Много получаю стихов, писем и телеграмм. Было две, с двумя десятками подписей. Я хотел сделать на это намек в стихотворении „Баюшки-баю“ — и было там четыре стиха:
И уж несет от дебрей снежных <….>,да побоялся, не глупо ли будет» (ЛН, т. 49–50, с. 168). В одной из телеграмм, отправленной из Ирбита с какого-то представительного собрания 17 февраля 1877 г. на имя А. С. Суворина, говорилось: «Просим вас сказать Некрасову, что его обутая широким лаптем муза мести и печали давно протоптала глубокую тропу в наши простые сердца; пусть он выздоравливает, пусть он встанет и доскажет нам, кому живется весело и вольготно на Руси и почему умирают и собираются умирать наши надежды. Это говорят сибиряки со всех концов Сибири» (Евгеньев. с. 254).
Стихотворение отталкивается от общей и собственной литературной традиции: «Казачья колыбельная песня» М. 10. Лермонтова и ряд ее перепевов в русской поэзии («Песня русской няньки у постели барского ребенка (Подражание Лермонтову)» Н. П. Огарева, например), в том числе в творчестве самого Некрасова («Колыбельная песня» («Спи, пострел, пока безвредный…»), 1845). Стихотворение созвучно также некрасовской «Песне Еремушке» (1859).
В сборнике «Последние песни» «Баюшки-баю» было включено в третий отдел «Из поэмы „Мать“» и являлось своеобразным эпилогом незавершенной поэмы и всей книги.