Том 3. Воздушный десант
Шрифт:
— Ты сошел с ума.
— Обрадовала! — И ядовито: — Спасибо!
— Кто кого больше обрадовал, неизвестно.
— Но ты можешь выслушать сумасшедшего?
— Говори. — Она приподняла руки, будто хотела закрыть уши, но передумала и уронила вдоль тела.
— Я не могу валяться здесь бревном, когда Полину, может быть, уже терзают.
— Но ты не спасешь ее, — возражает Танюшка, — наоборот, только погубишь.
— А ты спасешь?
— Я могу пригодиться.
— Так же и я могу пригодиться.
— Нет, никак. Только выползешь отсюда — тебя
— Не пущу одну, что хочешь делай! — и крепче заслоняю выход.
— И сделаю, — угрожает Танюшка. — Сделаю, если не пустишь. Я обещала Полине, я должна быть около штаба. Посторонись, пропусти!
— Нет.
— Я убью тебя, — шепчет Танюшка. Весь разговор идет шепотом и потому кажется неправдоподобным, шутливым.
— Ты — меня?
— Да.
— У тебя нечем. — Я не вижу у Танюшки оружия.
— Ножом. Вот этим, — и показывает десантский нож.
— И ты способна?
— Должна.
У нее такое лицо, нахмуренно-окаменевшее, и вся она какая-то как замороженная, что… Я освобождаю выход. Она мгновенно становится подвижной, мягкой, ласковой.
— Пойми, дурачок, тебе нельзя туда, нельзя. Там знают одно: если не немец, не полицай, — значит, партизан, десантник. И на виселицу. Сам повиснешь и нам поможешь. Тоже только повиснуть. — Она коротко взмахивает рукой: до свиданья! — и уходит.
В убежище стало невыносимо: и душно, и тоскливо, и тесно, хотя могут одновременно поместиться четверо-пятеро. Выползаю и ложусь около двери, как цепной пес у конуры. Видно мне только бугорок глины, выброшенной из убежища, кусочек нагого сучковатого сада, будто переплетенного колючей проволокой, и ломтик ночного темного неба с мелкими, «лейтенантскими» звездочками.
Этого слишком мало, чтобы понять, что происходит в Свидовке и вокруг него, и стараюсь угадать это по шуму. На дорогах непрерывно гудят и урчат автомашины, иногда громыхают танки. С глухим, хрипловатым воем пролетают самолеты-бомбардировщики и с высоким, чистым звоном — истребители. Противник подбрасывает в Свидовок пополнение.
Меня все сильней мучит раскаяние, что я отпустил Танюшку, не увязался за ней, мучит тревога за Полину. Мне кажется, что беда неминуема. Нельзя медлить, надо выручать Полину.
Но где, в каком штабе, искать Полину? В Свидовке много немецких штабов. И все-таки, может быть, надо идти, пусть наугад, пусть это бесполезно и ничего, кроме пули в лоб, не найду… Но бывают такие «надо», которые выше всех соображений, когда лучше погибнуть любой, самой зряшной, смертью, чем остаться живым.
Ночь идет медленно, как пытка. На рассвете прибегают вместе Танюшка и Полина.
— Скорей в бригаду! — бросает Танюшка, едва приостановившись.
И дальше два часа бежим без останова. Прямо в штаб бригады: Полина с Танюшкой достали очень важные сведения.
В штабе бригады офицерское собранно. Мм предполагаем, что обсуждается план того главного удара, ради
Наша «землянка» вся дома. Лежим, сидим, снова ложимся. Делать нечего и нет охоты. Все обычное, ежедневное — зашить дыры на обмундировании, укрепить разболтавшиеся пуговицы — кажется до ничтожества мелким.
И начинается разговор: для чего рождаются и живут люди, для чего Вселенная и жизнь, для чего все, что существует. В бога и в какое-то божье назначение для Вселенной, для жизни, для людей никто из нас не верит. Постепенно, по кирпичику, складывается мечта о правильной, справедливой жизни. Жить надо как-то так, чтобы сразу и для себя и для других, чтобы всем было хорошо, интересно, свободно. Чтобы не надо было воевать.
Человек не должен угнетать ни других, ни себя, на то он и человек, существо с душой и разумом.
Наш мирно-мечтательный разговор обрывает команда:
— Выходи-и!.. Становись!
37
Нашей бригаде дан приказ захватить село Свидовок, разгромить накопленные там противником воинские силы и облегчить этим переправу через Днепр советским частям, действующим с левого берега.
Превосходство в силах, и огромное, опять на стороне противника. Но теперь мы радуемся этому: чем больше сил кинет противник на нас, тем меньше оставит на Днепре, тем скорей и легче наша армия перешагнет через него. Мы готовы вызвать на бой всю германскую армию.
Начало атаки ровно в 24.00. Но уходим из леса с вечера, нам нужно еще сделать марш в пятнадцать километров. Мы с Федькой идем в этот бой как расчет противотанкового ружья. Антон Крошка и Арсен Коваленков идут как расчет другого такого же ружья. Работы будет много: у противника десятки танков и бронемашин, у нас только десять ПТР на всю бригаду.
С нами идут партизаны, идут все наши девушки и женщины — Полина, Танюшка, Настёнка, Валя Бурцева — с гранатами и автоматами; Алена Березка, Степанида Михайловна и еще многие — с санитарными сумками.
Нас ждет серьезный бой, — возможно, до последнего патрона, до последнего человека.
Ночь с морозцем. Это хорошо бодрит, снимает усталость. В Свидовок мы придем достаточно сильными. Все небо в звездах. Я довольно хорошо вижу вокруг себя. Рядом идет Федька, высоко задрав голову, упершись взглядом в звезды. Чуть поодаль — Полина, эта, наоборот, склонилась, ее лунно-бледное лицо до половины закрыто тенью от козырька военной фуражки. Полина еще не оправилась от недосыпа, усталости, тревог, страхов, какие довелось пережить в разведке. Несколько впереди меня Танюшка, всегда бодрая, неустанная, оживленная. Она частенько оглядывается и встряхивает головой, — это приказ мне: выше голову, тверже шаг!