Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

Рамбо Альфред

Но этим был разрешен лишь самый простой из вопросов. Гораздо труднее было решить, какого образа действий должна Европа вообще держаться впредь по отношению к Франции. По мнению Меттерниха ни в интересах Европы, ни в своих собственных Франция не должна была быть предоставлена самой себе; ее следовало привлечь к концерту четырех держав. Герцог Ришелье ничего другого и не требовал. На его взгляд, оставалось лишь превратить четверной союз в пятерной; для Европы от этого не возникало никакой новой опасности, а положение Людовика XVIII должно было стать более достойным его сана. Царь был недалек от того, чтобы дать свое согласие на этот план. Но предубеждение против Франции было в нем еще слишком сильно для того, чтобы это решение, хотя и указывавшее самый простой и самый почетный для ьсех выход, могло быть принято. Меттерниху, без сомнения, хотелось избежать такого положения вещей; при котором «сохранение четверного союза могло внушить мысль, что Франции, умиротворенной и управляемой законным своим королем в конституционных формах, угрожает какая-нибудь опасность». Тем не менее, он принципиально признавал, что «благоразумие

властно требует сохранения союза», который облегчит быстрое принятие репрессивных мер в том случае, если во Франции «снова возникнет кризис». Мнение Меттерниха одержало верх над мнением царя. Шомонский трактат был 1 ноября возобновлен в третий раз; союз между державами оставался в полной силе, и они должны были принять общие меры для восстановления порядка во Франции в том случае, если «в этой стране произойдет какой-нибудь переворот, угрожающий спокойствию или безопасности ее соседей». Таким образом, право вмешательства было провозглашено с полной определенностью.

Это постановление было сообщено Ришелье, но не было предано гласности. После этого «его христианнейшее величество» (король Франции) было приглашено «присоединить свои советы и свои усилия» к советам и усилиям союзных монархов для «охранения существующих договоров и отношении, ими установленных и признанных всеми европейскими государствами». Торжественная декларация 15 ноября оповестила всю Европу об образовании нового союза. «Этот августейший союз» ставил себе «основной целью строжайшее соблюдение международного права». Он ставил себе задачей давать всегда «пример справедливости, согласия и умеренности», покровительствовать миру, содействовать внутреннему процветанию государств и «пробуждать религиозные и нравственные чувства, влияние которых, к сожалению, было столь ослаблено несчастными событиями последнего времени».

О чем декларация умалчивала, но что Меттерних хотел формально урегулировать, — это те практические меры, с помощью которых монархи думали обеспечить Европе столько благодеяний. Тайный протокол, составленный в тот же день, что и декларация, т. е. 15 ноября, вводил периодические съезды монархов «для совместного обсуждения их собственных интересов» и чрезвычайные съезды в случае серьезных и непредвиденных событий. Всякое государство, которое пожелало бы обратиться к суду пяти союзных держав, могло надеяться быть выслушанным и найти у них нужную материальную поддержку. Монархи взаимно гарантировала друг другу обладание престолами и полноту власти и обещали такую же гарантию всякому государю, который обратится к их помощи для подавления революционных попыток со стороны своих подданных. Гентц, быьший секретарем этого конгресса, очень хорошо уточнил его значение. «Государи и их министры прекрасно поняли ту политику, которую диктовала им общая опасность, — писал он. — Они живо почувствовали необходимость взаимного доверия и заставили умолкнуть все другие соображения ввиду высшего долга, который заключался в защите власти от крушения и в спасении народов от их собственных заблуждений. Не беря на себя излишних обязательств, они пришли к тесному соглашению относительно той политики, которой следовало придерживаться в разгаре бури». С этого момента была организована контрреволюционная лига. Понятно, что Меттерних был доволен проделанной работой и имел полное основание заявить, что никогда не видел «более милого маленького конгресса».

Первое применение права на вмешательство. Карлсбад и Вена. Для того чтобы судить о практическом значении этих теорий и договоров, недоставало лишь каких-нибудь опытов их применения на деле. События, имевшие место в Германии, либеральная агитация, убийство Коцебу, совершонное Карлом Зандом, доставили Меттерниху удобный случай для производства такого опыта. Он косо смотрел на тех немногих немецких монархов, которые казались расположенными даровать своим подданным представительные собрания, обещанные 13-й статьей федерального договора. Почти непосредственно вслед за закрытием Ахейского конгресса Меттерних открыл настоящую кампанию, направленную к тому, чтобы побудить прусского короля, в согласии с австрийским императором, принять меры, способные обезвредить тех, кого он называл революционерами и тевтономанами. Король не вполне еще проникся этими доводами, когда произошло убийство Коцебу. Негодование, испытанное Меттернихом, не помешало ему быстро сообразить, что легко будет использовать это ужасное преступление против либералов. И действительно, «он приложил все свои усилия, — как он сам писал, — к тому, чтобы дать этому делу наилучший ход и извлечь из него наибольшую выгоду».

Уполномоченные союзных немецких государств, собравшиеся в Карлсбаде, а затем в Вене, послушно исполнили все то, чего хотел от них добиться австрийский канцлер. По смыслу постановлений Заключительного акта охранение порядка и спокойствия внутри государств Германского союза было в принципе делом отдельных правительств. Но Союз обязан был и имел право вмешаться в том случае, если беспорядки, вспыхнувшие внутри одного из государств, угрожали спокойствию остальных. Даже не будучи приглашен пострадавшим правительством, Союз имел право вмешаться и самостоятельно принять все меры, которые были бы признаны им способными восстановить порядок. В числе этих мер предусматривалось также военное вмешательство, и государство, которому поручалась эта обязанность, должно было принять миссию, возложенную на него союзным сеймом. В силу этих решений установлена была общая цензура над немецкой прессой, при каждом университете введены были особые комиссары, а в Майнце учрежден был специальный комитет, которому поручено было следить за демагогическими происками. На все эти меры сейм согласился без сопротивления, и усилия немецких либералов были парализованы на долгие годы. Опыт оправдал все возлагавшиеся на Союз надежды. Кроме того,

Меттерних дополнил свою теорию и усовершенствовал свою систему; приемы вмешательства и действие права на вмешательство получили точную формулировку: вмешательство могло быть вооруженным, и для его применения достаточно было, чтобы какое-нибудь правительство оказалось не в состоянии справиться с партиями, враждебными установленному порядку.

Конгресс в Троппау. Вскоре в Европе представился случай применить эту теорию на практике. В январе 1820 года возмутившаяся испанская армия принудила Фердинанда VII снова ввести в действие конституцию 1812 года. В марте царь предложил державам принять против революционеров энергичные меры. Но Англия уклонилась от этого предложения, а Меттерних последовал ее примеру. Первой были выгодны беспорядки, происходившие в Испании, равно как и восстание ее американских колоний. Меттерних же, с одной стороны, предчувствовал, что дело военного вмешательства в данном случае несомненно будет возложено на одну лишь Францию, и задавал себе вопрос: не будут ли французские солдаты при встрече с испанскими революционерами также охвачены либеральными настроениями? С другой стороны, он опасался, как бы Франция в случае успеха не приобрела слишком преобладающего влияния на Пиренейском полуострове. В данном случае политический деятель опять забывал доктрину и аргументацию теоретика.

Дело изменилось, когда неаполитанские солдаты, в свою очередь поднявшие возмущение, навязали королю Обеих Сицилии Фердинанду I ту же самую конституцию 1812 года. Неаполитанский бунт мог послужить исходной точкой широкого объединительного движения, а Австрия, которая благодаря своим ломбардо-венецианским владениям была заинтересована в итальянских делах, не могла равнодушно смотреть на события, угрожавшие ее владениям. Меттерних немедленно двинул австрийские войска в северную Италию; но итти дальше он не решался, не выяснив предварительно мнения остальных держав. Франция, между прочим, предложила созвать новый конгресс. «Нет ли в данном случае места для одного из съездов, предусматриваемых Ахенским соглашением, — писал Ришелье Меттерниху. — Можно ждать только лишь хороших результатов от такой меры, которая, подтверждая существование тесного единодушия между пятью дерисавами, способна успокоить благонамеренные элементы и устрашить злонамеренных людей». У Ришелье, который не хотел позволить хозяйничать в Италии одной Австрии и таким образом еще усилить там свое влияние, была задняя мысль выступить в роли посредника между неаполитанским народом и его королем и в продолжение тех нескольких недель, что должны были пройти до открытия конгресса, склонить всех ко взаимным уступкам. Этот план, о существовании которого Меттерних догадывался и успеха которого он боялся, провалился вследствие упорства старого Фердинанда, подстрекаемого Австрией, и вследствие возбуяеденного состояния умов неаполитанцев.

20 октября 1820 года в Троппау прибыли оба императора, прусский наследный, принц, Меттерних, Нессельроде, Каподистрия, Гарденберг, Чарльз Стюарт и посланники Франции при венском и петербургском дворах — герцоги Караман и де Ла Ферронэ. Все дипломатическое искусство Меттерниха направлено было к тому, чтобы принудить Европу признать те принципы, которым он недавно доставил победу в Германии. Это сопряжено было с известными трудностями. В длинной записке, прочитанной им при самом начале совещаний, он старался доказать, что всякое правительство имеет право контролировать политические перемены, происходящие в другом государстве, если только эти изменения по своему характеру являются угрозой для безопасности его соседей. Специально для данного случая он добавлял, что договор, заключенный 12 июня 1815 года между австрийским императором и неаполитанским королем, включал со стороны последнего обязательство не допускать в своем государстве никаких органических перемен, стоящих в противоречии со старыми монархическими принципами или с теми правилами, которые приняты императором во внутреннем управлении своими итальянскими владениями. Поэтому остается лишь возвратить Фердинанду в полном объеме его неограниченную власть.

Представители Франции и Англии находились в чрезвычайно щекотливом положении. Обе эти страны, в которых господствовал конституционный режим, не могли выступить в качестве противников этого самого режима у других народов. Ла Ферронэ в своих Предварительных замечаниях (Observations preliminaries) позеолил себе выразить открытое порицание выводам Меттерниха. Как впоследствии сделал это Манюэль, которому пришлось поплатиться за сбои слова исключением из состава палаты, Ла Ферронэ осмелился даже напомнить о том вреде, который причинен был Людовику XVI иностранным вмешательством. Наконец, он подчеркивал тот факт, что звание конституционного монарха налагало на Людовика XVIII особую сдержанность. Что же касается английского представителя, тот прямо заявил, что, присутствуя на конгрессе в качестге простого зрителя, он не может подписать никакого протокола постановлений, так что пришлось ограничиться составлением простого журнала заседаний.

Если царь не хотел признать за Австрией на основании трактата 1815 года права на военное вмешательство, то зато он был твердо убежден, что государства, входящие в состав пятерного союза, имеют право и обязаны обсудить неаполитанский вопрос. Оп требоЕал, чтобы этот принцип снова был провозглашен в торжественной декларации, после чего неаполитанскому королю будет сделано предложение дезавуировать все меры, проведенные революционерами, принять необходимые меры для восстановления спокойствия в его королевстве и «для установления так, ого порядка вещей, который будет соответствовать действительным желаниям населения». В случае если он уклонится от исполнения этого долга, Австрия приступит от имени Европы к оккупации Неаполитанского королевства. Одним словом, царь хотел, чтобы неаполитанский король отменил конституцию, навязанную ему его подданными, но чтобы после этого он сам даровал им либеральные учреждения.