Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
Шрифт:
Приближенные короля. Среди приближенных Людовика XVIII мы должны прежде всего указать на родного брата короля, графа д'Артуа, который любил хвастать тем, что он и Лафайет — единственные люди во Франции, не изменившие своих убеждений с 1789 года. Это был узкий ум, с ограниченным кругозором, упорный в своих немногих идеях, сторонник крайней реакции, которую граф д Артуа считал и законной и возможной; он имел свой собственный отдельный двор в Марсанском павильоне, свой тайный кабинет, свое закулисное министерство и пытался играть роль «контрправительства», опираясь на фанатических эмигрантов, надеждой и королем которых он был. Рядом с ним стоял сын его, герцог Ангулемский, не лишенный здравого смысла и сердца, но отличавшийся какой-то странной робостью и обезличенный своим отцом и своей женой, влиянию которых он подчинялся и увлечения которых разделял. Герцогиня, дочь Людовика XVI, испытывала вполне понятную ненависть ко всему тому, что связано было с революцией; ее чисто мужская энергия заставляла ее не только одобрять все резкие меры, но даже требовать еще более суровых: никто не добивался так беспощадно, как она, осуждения маршала Нея. Что же касается
Партии: ультрароялисты. Вокруг этого роялистского главного штаба шумела немногочисленная, но весьма крикливая армия чистых роялистов, так называемых «ультра», которые вследствие растерянности слишком ограниченного избирательного корпуса дважды получили большинство в палате. Внезапное их падение в период Ста дней, тревога, пережитая в изгнании, сожаления о едва лишь возвращенной и так легко снова утерянной власти — все это довело их страсти и ненависть до бешенства. Для ультрароялистов вся Франция была сплошь населена изменниками, соумышленниками «ужасного заговора», и Ла Вурдоннэ точно выражал мысли своей партии, когда требовал «оков, палачей, казней». Процессы и юридические убийства Лабедуайера, Нея, братьев Фоше, Мутоя-Дюверне и многих других не в состоянии были утолить их жгучую жажду мести и кары, и эта бешеная страсть к репрессии и привела в конце концов к учреждению превотальных судов. Затем предстояло переделать дух нации, «раздавить», как этого требовал уже Ламеннэ во время Империи, эту «разрушительную философию, которая произвела такие опустошения во Франции и которая опустошит весь мир, если не будет, наконец, поставлена преграда ее дальнейшему распространению».
Для достижения этой цели необходимо вернуть духовенству преобладающее положение в государстве, и если невозможно предоставить ему школьную монополию, то хотя бы подчинить его надзору все дело народного образования; по отношению к прессе рекомендовалось пользоваться всеми деспотическими приемами императорского режима, обуздать ее с помощью цензуры и установления системы предварительных разрешений для всех периодических изданий. Если ультрароялисты не, доходили до требования возвращения национальных имуществ, владение которыми против всякой справедливости было гарантировано королевской декларацией, то они считали, что все ограбленные собственники уж по меньшей мере получат вознаграждение за понесенные потери в награду за страдания, которые они претерпели во имя «правого дела». Если бы король вздумал оказать сопротивление этим проектам, то следовало именно в интересах самой монархии не считаться с этим сопротивлением и кричать «И все-таки да здравствует король!»(Vive le roi quand тёте!). Вожаками этой партии были Ла Вурдоннэ, Шатобриан, Корбьер, Витроль и Виллель; теоретиком ее — Вональд. Газеты ультрароялистов назывались: Белое знамя (Drapeau Blanc), Ежедневная газета (Quotidienne), Монитер (Moni-teur), Парижская газета (Journal de Paris), Французская газета (Gazette de France), Консерватор (Conservateur), Религиозный Вестник (Memorial religieux). Журналь де Деба (Journal des Debats) вплоть до разрыва между Шатобрианом и Виллелем по большей части шел рука об руку с ультрароялистской прессой.
К партии крайних роялистов примыкало тайное общество с религиозной окраской, получившее известность под именем Конгрегации (La Congregation), политическая роль которого была официально признана с парламентской трибуны в 1826 году аббатом Фрейсину, министром по делам церкви. Своими начальными корнями Конгрегация восходила к эпохе Революции. В то время, когда публичное отправление богослужения было запрещено, несколько верных католиков собирались для выполнения своих религиозных обязанностей в бывшей семинарии заграничных миссий. Позднее эта группа продолжала существовать вопреки конкордату. С 1808 года и со времени ареста Пия VII она приняла характер тайного общества для защиты религии и одновременно превратилась в роялистскую ассоциацию, направленную против Наполеона и подготовлявшую Реставрацию. В 1814 году, по совету графа Феррана, вожаки этого общества сообщили о его организации королю и приняли в свой состав канцлера Дамбрэ. Вскоре в числе его членов начали фигурировать граф д Артуа и наиболее непримиримые роялисты. Усилиями этого общества удалось избрать в 1815 году депутатов «бесподобной палаты» (Chambre Introuvable) [25] , оно же доставило людей 1822 года, а также депутатов возродившейся «бесподобной палаты», получившей название «вновь обретенной палаты» (Chambre Re-trouvee).
25
Точнее: «палата, подобную которой невозможно найти». — Прим. ред.
Духовенство, соединяя служение алтарю со служением престолу, употребляло все свое влияние в пользу реакции, и религиозная пропаганда сделалась одной из форм ультрароялистской пропаганды. Созданное аббатом Ронзо при Империи учреждение, сперва разрешенное Наполеоном, а затем в 1809 году запрещенное, а именно институт «Французских миссий», было при участии аббата Форбен-Жансона, реорганизовано в 1814 году, и по всей стране началась деятельная кампания проповедей, вызваыпая впоследствии в целом ряде пунктов, например в Бресте и в Клермоне, довольно серьезные беспорядки. Во время министерства Виллеля дело «Французских миссий» было дополнено деятельностью «Миссионеров веры». Менее шумной, но, быть может, более действительной была непрестанная, повседневная деятельность приходских священников, проповедовавших войну против современных идей и даже отказывавших в отпущении грехов покупщикам национальных имуществ.
Что же касается армии избирателей крайних роялистов,
Роялисты-доктринеры. Против крайних стояли умеренные роялисты, желавшие лояльного применения хартии, в котором они, по выражению Деказа, думали найти средство «национализировать королевство и роялизировать Францию». Они намеревались примирить старую и новую Францию, надеясь привести представителей бывших привилегированных сословий к искреннему признанию нового общественного и политического порядка, созданного революцией, а буржуазию — приучить смотреть на реставрацию, как на явление вполне законное. В рядах этой партии можно было встретить и давнишних роялистов и даже бывших эмигрантов, как герцог Ришелье и де Серр, и членов прежних революционных или императорских законодательных собраний, как, например, Ройе-Коллар, вначале теоретик, а затем вскоре и глава партии, а также Камилла Жорданна, Ленэ, Мэн де Бирана и бывших чиновников Империи, как Паскье, Беньо, де Варанта, Кювье, Мунье, Гизо и, наконец, Деказа, который сделался фаворитом Людовика XVIII и должен был составить министерство в духе своей партии.
Этих людей называли либералами, но они были до чрезвычайности умеренные либералы, которых справедливее было бы назвать авторитарными либералами, либералами, поддерживающими принцип твердой власти. Для них право короля стояло бесспорно выше прав нации, и они ни на минуту не допускали и мысли, чтобы воля нации, представленная ее депутатами, могла противиться воле короля. «В тот день, когда правительство очутится во власти парламентского большинства, — говорил Ройе-Коллар при обсуждении избирательного закона 1816 года, — в тот день, когда будет фактически установлено, что палата может отвергать министров короля и навязывать ему других, которые будут ее собственными, а не королевскими министрами, — в этот день наступит конец не только нашей Хартии, но и нашей монархии». Наиболее подходящим к ним названием — доктринеры — эти деятели обязаны были известной напускной строгости своих рассуждений и догматическому тону своих виднейших ораторов и писателей. Их газетами были: Независимый (L'lnde-pendant), превратившийся в 1817 году в Конституционалиста (Constitutionnel), Французский вестник (Le Courrier Frangais), Цензор (Le Censeur), нечто вроде газеты-журнала, и Жур-наль де Деба (Le Journal des Debate) после 1824 года. Конституционалист, важнейшая из газет того времени, имела несколько более 20 000 тиража. Партия состояла преимущественно из богатых буржуа, из фабрикантов или крупных коммерсантов, к которым, вместе с множеством бывших сановников Империи, примыкали представители либеральных профессий, в частности адвокаты и судейские. До 1830 года доктринеры вместе с крайними роялистами и составляли большинство избирательного корпуса, состав которого цензовой системой был сокращен с 110 000 до 88 000 избирателей.
Независимые. Рядом с роялистами-конституционалистами стояли независимые. Хотя они были представлены в палате 1815 года очень слабо, но имели за собой большинство в стране, и число их непрерывно нарастало до 1820 года. Они не придерживались того взгляда, что все те вольности, на которые имела право Франция, вписаны в Хартию. Независимые открыто заявляли, что не преследуют никакой другой цели, кроме развития конституционных учреждений; но в глубине души многие из них были врагами легитимной монархии. Если одни из них, представители старой родовитой знати, как герцог де Бройль (Broglie) и маркиз де Шовлэн, или же буржуа, как Казимир Перье, стояли на границе доктринерской партии, то другие, как Лаффит, Манюэль, генерал Фуа, Лафайет, считая Бурбонов «неисправимыми», желали перемены династии и уже подумывали о герцоге Орлеанском. Независимые были непримиримыми противниками всех исключительных законов, неутомимыми защитниками свободы печати и на деятельность обществ религиозной пропаганды ответили образованием Общества друзей прессы, в котором председательствовал герцог де Бройль и которое было распущено в 1819 году.
Органами независимых были: Минерва, которую редактировал Манюэль, журнал Историческая библиотека, позже Глобус (Le Globe), а в последний год существования легитимистской монархии — Насьональ (Le National) и Время (Le Temps). Их поэтом был республиканец Беранже, их памфлетистом — Поль-Луи Курье. Вмешательство духовенства в политику сделало независимых врагами «поповской партии», и во всех городах, где появлялись миссионеры, они требовали, чтобы театры сейчас же ставили Тартюфа. Республиканцы, или, как тогда говорили, — якобинцы, бонапартисты, офицеры на половинном жалованье, бывшие солдаты, патриоты, возмущенные иностранным нашествием, рабочие крупных городов, крестьяне, с беспокойством взиравшие на возвращение дворян и на их вызывающее поведение, студенты, множество буржуазной молодежи, увлеченной императорской эпопеей, — все эти элементы сталкивались в этой партии, которую вполне справедливо можно было бы назвать партией трехцветного знамени.
Подобно крайним роялистам, имевшим свою Конгрегацию, независимые имели свое тайное общество Карбонариев (La Charbonnerie — братство угольщиков), скопированное с итальянских карбонариев. Общество карбонариев было организовано около 1821 года Базаром и Бюше; целью их было низвержение Бурбонов. «Принимая во внимание, — гласил устав, — что сила не есть право и что Бурбоны были возвращены во Францию иностранцами, карбонарии объединяются, для того чтобы вернуть французской нации свободное пользование правом, заключающимся в самостоятельном выборе подходящего для нее правительства». Общество разделялось на секции, насчитывавшие по 20 членов и называвшиеся вентами (ложи); оно управлялось центральным комитетом, носившим название верховной венты (haute vente). Каждый, участник общества вносил ежемесячно по одному франку и должен был иметь кинжал, ружье и пятьдесят патронов; он давал обещание слепо исполнять приказания неизвестных ему вояса-ков. Общество карбонариев насчитывало множество приверженцев в учебных заведениях и в армии; оно, по всей вероятности, состояло в сношениях с Лафайетом и Манюэлем и, наверное, было вдохновителем многочисленных, но совсем бесплодных военных заговоров в 1821 и 1822 годах.