Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая
Шрифт:
Для того чтобы обеспечить себе сообщение с Египтом, Ибрагим сначала, по соглашению с капудан-пашой, посвятил несколько месяцев морским операциям, не увенчавшимся, однако, особенным успехом. Желая помочь его предприятию, Хозрев напал на Псару, и этот остров, снова завоеванный турками, постигла почти такая же участь, что и остров Хиос. Отсюда он предпринял неудачное движение против Самоса. В сентябре оба флота соединились в Будруне (Галикарнас). Но все их попытки против Самоса и других островов были отражены Миаулисом, который взял обратно Псару и держал под угрозой оттоманские силы. В декабре Ибрагим, находя время года неудобным для похода в Грецию, расположился па зимние квартиры на Крите. Здесь он получил значительные подкрепления и смог (в феврале 1825 года) отправить в Морею две мощные дивизии, за которыми вскоре двинулся сам с главными своими силами. В марте он высадился, наконец, в Модоне и направился к Наварину — первоклассному морскому порту, который он намеревался сделать своей главной операционной базой.
Никогда до тех пор Греции не приходилось иметь дело с таким могучим неприятелем. Она не успела еще оправиться от междоусобной войны, и Ибрагим застиг ее врасплох. Президент Кондуриотис наскоро собрал немногочисленный отряд и двинулся навстречу Ибрагиму. Но он не был военачальником, и паликары питали к нему очень мало доверия. Притом на греков угнетающим образом подействовало
Филэллины. Греция пала бы в неравной борьбе, если бы ей на помощь не пришли, наконец, иностранные державы, к заступничеству которых она так долго и так тщетно взывала. Многие правительства, до тех пор относившиеся к ней индифферентно или недоброжелательно, начали выказывать ей некоторую симпатию и заботливость, когда увидели, что она близка к гибели. Каким образом могла произойти эта удивительная перемена? Мы не в состоянии были бы объяснить ее, если бы стали искать причины только в расчетах дипломатии, игнорируя при этом то движение общественного мнения в пользу Греции, которое происходило с самого начала войны во всей Европе. Мы должны поэтому описать в самых общих чертах зарождение и развитие филэллинизма с 1821 до 1825 года.
Умственное и моральное возрождение эллинского народа, которое стало заметно в конце XVIII и начале XIX века, привлекло к нему сочувствие таких знаменитых людей, как, например, Шатобриан и лорд Байрон [71] . Когда это возрождение греческой нации перестало ограничиваться словами и литературными проявлениями и стало выраяшться в действиях, то дело этого маленького народа начало пользоваться во всей Европе величайшей популярностью. Конечно, греки имели и свои недостатки, но европейская публика хотела в них видеть одни только достоинства, так как в конечном счете они отстаивали дело цивилизации против варварства.
71
С 1809 по 1811 год лорд Байрон путешествовал по Греции, где он написал первые песни Чайльд-Гарольда и нашел сюжеты для некоторых из лучших своих поэм (Гяур, Абидосская невеста, Корсар, Лара).
В Европе полюбили этот народ за его славное прошлое, за его долгие страдания, за его слабость, за нежелание нести ярмо рабства, за борьбу с исламом, которая придавала ему характер борца за христианство. Во Франции сторонники и противники революции, либералы и ультрароялисты сходились в своем преклонении перед греками и в стремлении прийти к ним на помощь, и все желали им полной победы.
В Германии, в Англии, а также во Франции появилась масса сочинений, посвященных греческому вопросу; публика интересовалась ими, — журналы и газеты наперерыв отстаивали дело греческой нации. Поэты воспевали подвиги, победы и несчастья греков. В 1821 году образовались комитеты для сбора всякого рода пожертвований и для вербовки волонтеров. Такие комитеты возникли в Штутгарте, Мюнхене, Цюрихе, Берне, Женеве и Марселе, а впоследствии в Лондоне и Эдинбурге и даже в Соединенных Штатах. Первые волонтеры (англичане Норман, Эбней-Гастингс, Гордон) скоро нашли подражателей, число которых непрерывно возрастало. Из Марселя в продолжение двух первых лет войны было отправлено восемь партий филэллинов. Если правительства и пытались вначале наложить узду на пропаганду, которую политические деятели Священного союза признавали опасной, то эти попытки окончились полной неудачей. Когда дело революции показалось надолго проигранным в Италии и Испании, тогда взоры всех, замешанных в революционном движении, обратились на Восток, и участники освободительного движения массой направились в Грецию, чтобы там продолжать свою борьбу за свободу. В конце 1823 года пьемонтцы Санта-Роза, Колленьо и француз Фавье предложили эллинскому правительству свои услуги. В это же самое время лорд Байрон принес в дар этому делу свой гений, свое имущество и себя самого. Известно, что он умер 19 апреля 1824 года в Мисолунги после тщетных попыток примирить враждебные партии, разрывавшие на части Грецию. Благодаря, главным образом, содействию Байрона правительству Навплии удалось с успехом заключить в Англии заем в 800 000 фунтов стерлингов, без которого оно оказалось бы совершенно лишенным материальных средств [72] . В начале 1825 года лондонские банкиры дали свое согласие на заключение нового греческого займа, на этот раз в 2 миллиона фунтов стерлингов. А так как в это время положение Греции становилось все более критическим, то во всей Европе, а особенно в Германии, Швейцарии и Франции, движение в пользу греков приняло самые широкие размеры. Новый баварский король Людовик I, исповедовавший настоящий культ Греции, послал туда деньги и множество офицеров, между прочим одного из своих адъютантов, полковника Гейдека. В Женеве банкир Эйнар оказывал искусное содействие терпеливой политике Каподистрии, который, живя отшельником в этом городе, держал в своих руках все нити греческой революции и выжидал того момента, когда ему снова можно будет выступить на сцену. В Париже образовалось Филантропическое общество помощи грекам, в комитете которого принимали участие представители всех политических партий (Шатобриан и Лаффит, Ларошфуко, Дальберг, Сент-Олэр, Фитц-Джемс, Лафайет, Бенжамен Констан). За 1825 и 1826 годы одно это общество доставило грекам около трех миллионов франков денежной субсидии, не говоря уже о солдатах, оружии, снаряжении и одежде, которые оно им постоянно отправляло.
72
Это неточно: заем был устроен исключительно по желанию и согласно планам статс-секретаря по иностранным делам Великобритании Джорджа Каннинга. — Прим. ред.
Но, к несчастью, не все средства, с 1821 года направлявшиеся филэллииами в Грецию, были ею использованы.
Дипломатический поворот в пользу Греции. Греции необходима была помощь великих держав, в ожидании которой ей нужно было выиграть время. И она выиграла его благодаря повороту, совершившемуся в ее пользу в британском кабинете. Этот поворот мы сейчас постараемся объяснить.
Руководство английской дипломатией с конца 1822 года находилось в руках Каннинга, смелого политического деятеля, который не чувствовал такого панического страха перед успехами революции, как Кэстльри. Не подлежит никакому сомнению, что этот государственный человек стоял за сохранение Оттоманской империи. Но он был в основном оппортунистом, а так как греческая нация за последние несколько лет обнаружила явные доказательства своей жизнеспособности, он ст$л склоняться к мысли, что конечная ее победа неизбежна. А раз Греции наверное предстоит победа, то нельзя допустить, чтобы она считала себя обязанной своим успехом державе, являющейся соперницей Англии. Поэтому Англия должна быть готова в решительный момент взять в свои руки руководство движением для того, чтобы, во-первых, отнять это руководство у России, а во-вторых, придать делу оборот, сообразный с британскими интересами, и воспрепятствовать окончательному разрушению Оттоманской империи. Прибавим, что Каннинг понимал необходимость считаться не только с общественным мнением (которое в Лондоне, как и повсюду, было решительно настроено в пользу греков), но и с английскими капиталами, вложенными в греческую революцию. Наконец, до английского министра доходили слухи, что французские филэллины предлагали инсургентам в короли какого-пибудь французского принца, например, сына герцога Орлеанского [73] . Англия должна была позаботиться о том, чтобы ее не предупредили другие. Этим и объясняется перемена ею политического фронта.
73
Речь шла о герцоге Немурском, кандидатура которого на греческий престол была выставлена в 1824 году и настойчиво поддерживалась в 1825 году французским филэллином генералом Рошем.
Александр ждал окончания испанской войны, чтобы снова подвергнуть обсуждению Священного союза свой старый спор с Турцией [74] , причем теперь, как и прежде, он связывал его с вопросом об умиротворении Греции. Но Англия предложила ему до проектируемых им совещаний представить свои соображения относительно реорганизации этой страны, и царь, попавшийся на удочку, заявил (в январе 1824 года), что, по его мнению, восставшие области должны быть разделены на три группы (Западная Греция, Восточная Греция и Морея), каждая из которых будет превращена в вассальное княжество Порты на таких же приблизительно условиях, как Молдавия и Валахия. Подобное предложение должно было в одно и то же время привести в раздражение и султана, который требовал от своих подданных безусловного повиновения, и греческую нацию, которая с негодованием отвергала всякую мысль о дроблении Греции и о вассальном ее подчинении Турции. Этим проектом русское правительство обнаружило собственные своекорыстные стремления. Из этой программы явствовало, что оно, конечно, стремится к потрясению или разрушению Оттоманской империи, но что оно не желает допустить образования на Балканском полуострове достаточно свободного и достаточно сильного государства, способного обходиться собственными силами и не нуждающегося в покровительстве России. Можно себе представить, как широко был использован английскими дипломатами подобный документ как в Навплии, так и в Константинополе!
74
Царь требовал от Порты не только урегулирования недоразумений, связанных с Бухарестским трактатом; он требовал от нее также восстановления прежнего положения вещей в Молдавии и Валахии, эвакуации обоих этих княжеств турецкими войсками, освобождения сербских депутатов, арестованных в Константинополе в 1821 году, дарования Сербии автономной конституции и отмены правил, стеснявших русскую торговлю в турецких водах.
Теперь английское правительство начало выказывать грекам явную благосклонность. Оно признало за ними право блокады, позволило им снабжаться продовольствием на Ионических островах и открыто благоприятствовало филэллинам. Русский проект о дроблении Греции на три куска был разоблачен в июне 1824 года. Так как правительство Навплии сочло нужным ответить на него протестующей нотой, которую оно (в августе) адресовало главным образом лондонскому кабинету, Каннинг сообщил ему в ноябре, что если грекам это непременно понадобится, то Англия не откажет им в своем посредничестве. При этом английское правительство отказалось принимать участие в Петербургской конференции по греческому вопросу. Открывшаяся, наконец, в феврале 1825 года эта конференция, бесплодность которой в достаточной степени могла быть обусловлена хотя бы только коварством австрийского правительства, закончилась в апреле плачевным фиаско. Но шаги, которые вслед за тем были предприняты царем, перед каждой из великих держав в отдельности, с тем, чтобы получить разрешение на вмешательство в греческие дела, тоже не увенчались успехом.
Напротив, влияние Англии, которая имела теперь на своей стороне общественное мнение Греции, продолжало безостановочно возрастать. Мы уже видели выше, что к концу июня 1825 года дело греческой независимости казалось окончательно проигранным. Но через несколько дней Европа с изумлением узнала, что Греция на время избегла уничтожения. Ибрагим, занесший уже руку для окончательного удара, вдруг остановился. Навплия была спасена, и в июле египетская армия повернула обратно к Триполице и Наварину. Неожиданный этот поворот был вызван заявлением английского офицера, коммодора Гамильтона, которому, без сомнения, английское правительство разрешило пригрозить паше возможностью британского вмешательства.