Том 4. Драматические поэмы. Драмы. Сцены

Хлебников Велимир

XIV

Угас, угас Последний луч. Настал уж час Вечерних туч. Приходят рыбари На радости улова. В их хижинах веселье. Подруги кроткие зари, Даруя небу ожерелье, На небосвод восходят снова. Уже досуг Дневным суетам Нес полукруг, Насыщен светом. Кто утром спит, Тот ночью бесится. Волшебен стук копыт При свете месяца. Чей в полночь рок греметь, То тихо блистающим днем. Шатаясь, проходит великий медведь, И прыгает травка прилежным стеблем. Приносит

свободу, Дарует истому, Всему живому Ночью отдых.

XV

И.

«Мы здесь идем. Устали ноги И в жажде дышит слабо грудь. Давно забытые пороги, О, сердце кроткое, забудь! Сплетая ветки в род шатра, Стоят высокие дубы. Мы здесь пробудем до утра. Послушно жде<м> удар судьбы»

XVI

Жрец.

«Где прадеды в свидании Надменно почивали, Там пленники изгнания Сегодня ночевали. Священным дубровам Ущерблена честь. Законом суровым Да будет им Месть. Там сложены холмы из рог Убитых в охотах оленей. То теней священных урок, То роща усопших селений».

XVII

Толпа.

«Пошли отряд И приведи сюда. Сверши обряд, Пресекши года».

XVIII

Жрец.

«О, юноши, крепче держите Их! Помните наши законы. Веревкой к столбу привяжите. И смелым страшны похороны. И если они зачаруют Своей молодой красотой, То помните, боги ликуют, Увидев дым жертв золотой».

XIX

Вот юный и дева Взошли на костер. Вкруг них огонь из зева Освещает жриц-сестер. Как будто сторож умиранью, Приблизясь видом к ожерелью, Искр летающих собранье Стоит над огненной постелью. Но спускается Дева Из разорванных радугой туч. И зажженное древо Гасит сумрака луч. И из пламенной кельи, Держась за руку, двое Вышли. В взорах веселье. Ликует живое.

XX

И.

«Померкли все пути, Исполнены обеты. О, Э! Куда идти? Я жду твои ответы! Слышишь, слышишь, лес умолк Над проснувшейся дубровой? Мы свершили смелый долг, Подвиг гордый и суровый».

XXI

Толпа родичей

«Осужденных тела выкупая, Мы пришли сюда вместе с дарами. Но тревога, на мудрость скупая, Узнает вас живыми во храме. Мы славим тех, Кто был покорен крику клятвы, Кого боялся зоркий грех, Сбирая дань обильной жатвы, Из битвы пламеней лучистой Кто вышел невредим, Кто поборол душою чистой Огонь и дым. Лишь только солнце ляжет, В закате догорая, Идите нами княжить, Страной родного края».

Послесловие

Первобытные племена имеют склонность давать имена, состоящие из одной гласной.

Шестопер – это оружие, подобное палице, но снабженное железными или каменными зубцами. Оно прекрасно рассекает черепа врагов. Зой – хорошее и еще лучше забытое старое слово, значащее эхо.

Эти стихи описывают следующее событие середины каменного века. Ведомая неясной силой, И покидает родное племя. Напрасны поиски. Жрецы молятся богу реки, и в их молитве слышится невольное отчаяние. Скорбь увеличивается тем, что следы направлены к соседнему жестокому племени; о нем известно, что оно приносит в жертву всех случайных пришельцев. Горе племени велико. Наступает утро, белохвост приносит рыбу;

проходит лесное чудовище.

Но юноша Э пускается в погоню и настигает И; происходит обмен мнениями. И и Э продолжают путь вдвоем и останавливаются в священной роще соседнего племени. Но утром их застают жрецы, уличают в оскорблении святынь и ведут на казнь. Они вдвоем, привязанные к столбу, на костре. Но спускается с небес Дева и освобождает пленных.

Из старого урочища приходит толпа выкупать трупы.

Но она видит их живыми и невредимыми и зовет их княжить.

Таким образом, через подвиг, через огонь лежал их путь к власти над родными.

<1909–1910>

Гибель Атлантиды^*

I

«Мы боги, – мрачно жрец сказал И на далекие чертоги Рукою сонно указал. – Холодным скрежетом пилы Распались трупы на суставы, И мною взнузданы орлы, Взять в клювы звездные уставы. Давно зверь, сильный над косулей, Стал без власти божеством. Давно не бьем о землю лбом, Увидя рощу или улей. Походы мрачные пехот, Копьем убийство короля, Послушны числам, как заход, Дождь звезд и синие поля. Года войны, ковры чуме Сложил и вычел я в уме. И уважение к числу Растет, ручьи ведя к руслу. В его холодные чертоги Идут изгнанницы тревоги. И мы стоим миров двух между, Несем туда огнем надежду. Все ж самозванцем поцелуйным, Перед восшествием чумы, Был назван век рассудком буйным. Смеется шут, молчат умы. Наукой гордые потомки Забыли кладбищей обломки. И пусть нам поступь четверенек Давно забыта и чужда, Но я законов неба пленник, Я самому себе изменник, Отсюда смута и вражда. Венком божеств наш ум венчается, Но кто в надеждах жил, отчается. Ты – звездный раб, Род человеческий! – Сказал, не слаб, Рассудок жреческий. – И юность и отроки наши Пьют жизнь из отравленной чаши. С петлею протянутой столб И бегство в смерти юных толп. Всё громче, неистовей возгласы похоти В словесном мерцающем хохоте. О, каменный нож Каменных доек! – Пламенный мозг, – То молодежь! Трудился я. Но не у оконченного здания Бросаю свой железный лом! Туда, к престолу мироздания, Хочу лететь вдвоем с орлом! Чтобы, склонив чело у ног, Сказать: устал и изнемог! Пусть сиротеет борозда, Жреца прийми к себе, звезда!»

II

Рабыня.

Юноша светел Небо заметил. Он заметил, тих и весел, Звезды истины на мне. Кошелек тугой привесил, Дикий, стройный, на ремне. К кошельку привесил ножик, Чтоб застенчиво и впредь С ним веселых босоножек Радость чистую смотреть. С ним пройдуся я, скача, Рукавом лицо ударив, Для усмешки отроча, Для веселых в сердце зарев.

Жрец.

Косы властны чернотой, Взор в реснице голубой, Круг блистает золотой, Локоть взяв двойной длиной. Кто ты С взором незабудки? Жизнь с тобой шутила шутки.

Рабыня.

Твои остроты, Жрец, забавны. Ты и я – мы оба равны. Две священной единицы Мы враждующие части, Две враждующие дроби. В взорах розные зеницы. Две как мир старинных власти Берем жезл и правим обе. Ты возник из темноты, Но я более, чем ты. Любезным сделав яд у ртов, Ты к гробам бросил мост цветов К чему, товарищ в час резни?