Том 4. История западноевропейской литературы
Шрифт:
Дальше следуют хроники, о которых я скажу позднее несколько слов, и великие психологические драмы: «Гамлет», «Макбет», «Отелло», «Король Лир» — замечательнейшие произведения искусства, которые превышают все, что было когда-либо рукой человека написано.
В этих драмах выявляется великолепное знание жизни. Это какая-то громкая и восторженная песнь о ней, но в то же время и признание того, что порядка в ней нет и что когда эту чашу жизни пьешь, то оказывается, что она отравлена горечью и чем ближе ко дну, тем больше этой густой черной горечи, которая заставляет вас в конце концов оттолкнуть от себя чашу.
В последний период своей жизни Шекспир как будто бы ищет утешения. Он начинает создавать нечто вроде мелодрам илифеерий, сказок, в которых он уже не ставит задачей исследование человеческой души, не смотрит любопытными, ужаснувшимися глазами на перипетии жизни, а
А между тем Шекспир не мог быть в это время очень старым человеком. Кого бы мы ни признали за Шекспира, ему было не больше сорока лет, когда он писал эти пьесы. И все же после «Бури» он больше ничего не пишет. Если это Вильям Шекспир, о котором я вначале говорил, то он еще шесть лет после этого живет, растит брюшко и не берет пера в руки. Гораздо вероятнее здесь гипотеза Ретленда, ибо в следующем году после того, как «Буря» была написана, Ретленд умер. И кроме того, как мы можем догадываться, Ретленда устранил его двоюродный брат путем внутреннего переворота, в котором самодержавие поддержало враждебную писателю линию. Нужно думать, что в «Буре», где он прощает вступившего против него в заговор брата, есть прямой отклик на начало этих событий. Надо думать, что Ретленд предчувствовал это, знал это, но негодяй его прощения не принял во внимание и довел свое кровавое дело до конца. Тогда особенно трагический ореол получает и личная судьба Ретленда как человека, и судьба его как Шекспира, как писателя.
Произведения Шекспира — такой гигантский мир, что никоим образом нельзя уложить их в одну лекцию, а двумя, тремя мы располагать не можем. Поэтому я ограничусь относительно всех произведений Шекспира общими характеристиками.
Самое ценное, что есть у Шекспира, это группа психологических трагедий. Сюда относятся величайшие шедевры этого писателя, а вместе с тем и мировой литературы.
Большую ценность, в особенности для самих англичан, представляют также хроники, потому что они охватывают самое значительное для Шекспира время и излагают историю Англии в необыкновенно живых и проникновенных чертах; притом же они умеют черпать из народной массы, переходить из дворца в какой-нибудь кабак и подслушивать разговоры простых солдат на поле битвы, — словом, дать необыкновенно широкую фреску, и подлинно можно сказать о них, что жизнь проходит в них, «волнуяся, как море-океан», и эти слова, которые я привожу, — слова Пушкина, вложенные в уста монаха Пимена, — взяты из пьесы «Борис Годунов», которая сама есть сознательное подражание хроникам Шекспира. Для нас эти хроники, проникнутые аристократической точкой зрения, тоже часто представляют замечательный материал, исторически интересный, часто с глубокими воззрениями на общественную жизнь, с замечательными характеристиками отдельных персонажей.
Все же они уступают по своей ценности драмам психологическим.
О комедиях я вам уже говорил, — это какой-то веселый рой бабочек. В комедиях Шекспира искать большой глубины нечего, это брызги фонтана гениального веселья — не более того; но они находятся в строжайшем соответствии с эпохой.
Что касается пьесы «Буря», то, по моему мнению, это чрезвычайно глубокое философское произведение и единственное, в котором главное действующее лицо Просперо — волшебник — есть сам автор. Здесь очень много лирики. Просперо говорит с большим восторгом и гордостью о своей магической силе, он прощается с этой своей властью, благословляя последующие поколения, все прощая и отходя беззлобно от жизни. Этот лирический финальный аккорд имеет большое значение для понимания Шекспира и его великодушной и любящей души, которая жила под всем этим волшебным богатством переживаний.
Остановлюсь теперь на социальных драмах из римской жизни, и вот почему. Казалось бы, драмы из римской жизни — это исторические драмы о далеком прошлом. Ничего подобного! Для Шекспира под этой римской маской скрывалось совершенно другое. То, чего он не смел сказать в хрониках, то, что он хотел сказать о своих прямых врагах, Елизавете и прочих, он говорит полностью в римских драмах, и тут мы видим, какой это был глубокий и страстный политик, как он знал внутреннюю технику политической борьбы, как он прекрасно понимал борьбу классов. Тут вся глубина Шекспира — социолога и политика перед нами выясняется больше, чем
«Юлий Цезарь» был написан Шекспиром в самый расцвет его таланта, когда он писал «Гамлета», а «Кориолан» был создан в 1602 году 9 , в то время, когда Шекспир-Ретленд (если это был Ретленд) уже не писал психологических драм, когда он вообще серьезных пьес не писал, а старался сосредоточиться на фантастических сюжетах, думал об успокоительной музыке, а не об истерзанных сердцах. Между тем Кориолан — это одно из самых страстных сердец. Что это значит?
Дело в том, что в 1602 году созрел заговор для устранения Елизаветы с престола. Во главе заговора стоял Эссекс. Заговор был открыт. Эссекс и его сторонники были казнены. Ретленд был брошен в Тауэр, где провел в заключении несколько лет.
Почему Елизавета не казнила Ретленда, а только отправила его в Тауэр, — неизвестно. Может быть, она его не казнила потому, что знала, что это Шекспир, и ей было жаль такого человека. Один очень образованный путешественник, уезжая из Англии, пишет: «Одним из истинных фениксов Англии является Ретленд» 10 . За что такая похвала? Очевидно, автор знал, что Ретленд есть Шекспир. Это только догадка, об этом нельзя сказать с уверенностью, но факт тот, что «Кориолан» написан после того, как рухнул заговор Эссексов.
Рассмотрим содержание «Кориолана». Исходным пунктом является в нем старый порядок, крепкий порядок, против которого никто не должен возражать. Шекспир был страстным защитником такого порядка. Он мечтал, как всякий интеллигент (хотя он был аристократ, но человек широкой политической мысли), об «идеальном» порядке, и именно старый и мнимо — «справедливый» феодализм был его идеалом. Здесь я вам приведу цитату не из «Кориолана», а из пьесы «Троил и Крессида», потому что там одно из действующих лиц, Улисс, излагает программу, которая была программой Шекспира:
Везде свой строй — и на земле, внизу, И в небесах, среди планет горящих, — Законы первородства всюду есть, Есть первенство во всем, есть соразмерность: В обычаях, в движениях, в пути — Везде порядок строгий, нерушимый. Одно светило — солнце — выше всех. Оно, как на престоле, управляя По-царски сонмом всех других планет, Своим целебным оком исправляет Их вредное воздействие и вид, И злых и добрых равно наставляя. Но стоит раз планетам обойти Порядок свой, — о, сколько бед возникнет Чудовищно мятежных! Сколько бурь, Землетрясений, столкновений грозных И перемен! Смятенье, ужас, мрак Цветущих стран разрушат мир блаженный. Где лестница для величавых дел? Что, кроме смерти, ждет все предприятья? Чем держится порядок стройный школ? Сословья в городах? Торговля? Только Священною охраной прав! Попробуй Ступени эти вырвать или веру Поколебать, и скоро вы разлад Во всем найдете. В мире все к борьбе Настроено. Недвижимые воды Мгновенно возмутятся; затопив Все берега, они и мир затопят, И станет он похож на мокрый хлеб. Насилие порабощает слабость, И изверг-сын отца замучит. Право Заменит сила. А еще верней — Неправда с правдой, посреди которых Есть справедливость, — все сольются вдруг И сгинут скоро даже их названья. Все подпадет под иго грубой силы, Сама ж она — под иго своеволья, А своеволье — раб чревоугодья, Чревоугодье — ненасытный волк, При помощи сподвижников подобных В конце концов пожрет само себя 11 .