Том 4. Повести и рассказы, статьи 1844-1854
Шрифт:
— Да с чего вы это взяли, Петр Васильич? — перебил его Борис Андреич. — Верочка — девушка с самыми строгими правилами, да и, наконец, между нами, кроме самой обыкновенной дружбы, нет ничего.
— Ну, полноте, Борис Андреич! — заговорил в свою очередь Петр Васильич, — с какой стати у вас, образованного человека, будет дружба с деревенской девушкой, которая кроме своих четырех стен…
— Опять вы за то же! — вторично перебил его Борис Андреич. — К чему вы тут образованность приплетаете, я не понимаю.
Борис
— Ну, послушайте, однако ж, Борис Андреич, — нетерпеливо промолвил Петр Васильич, — коли на то пошло, я должен вам сказать, скрываться от меня вы имеете полное право, но уж обмануть меня, извините, не обманете. Ведь у меня глаза тоже есть. Вчерашний день (они оба были накануне у Степана Петровича) мне открыл многое…
— А что же именно он открыл вам? — спросил Борис Андреич.
— А то он мне открыл, что вы ее любите и даже ревнуете к ней.
Вязовнин посмотрел на Петра Васильича.
— Ну, а она меня любит?
— Этого я не могу сказать наверное, но странно было бы, если б она не полюбила вас.
— Оттого, что я образован, хотите вы сказать?
— И от этого и оттого, что у вас состояние хорошее. Ну, и наружность ваша тоже может нравиться. А главное — состояние.
Вязовнин встал и подошел к окну.
— Почему же вы могли заметить, что я ревную? — спросил он, внезапно повернувшись к Петру Васильичу.
— А потому, что вы вчера на себя похожи не были, пока этот шалопай Карантьев не уехал.
Вязовнин ничего не отвечал, но почувствовал в душе, что приятель его говорил правду. Карантьев этот был недоучившийся студент, веселый и неглупый малый, с душою, но совершенно сбившийся с толку и погибший. Страсти смолоду истощили его силы; он слишком рано остался без призора. У него было цыганское удалое лицо, и весь он походил на цыгана, пел и плясал, как цыган. Он влюблялся во всех женщин. Верочка ему очень нравилась. Борис Андреич познакомился с ним у Барсукова и сначала весьма благоволил к нему; но, заметив однажды особенное выражение лица, с которым Верочка слушала его песенки, он стал о нем думать иначе.
— Петр Васильич, — сказал Борис Андреич, подойдя к своему приятелю и остановясь перед ним, — я должен сознаться… мне кажется, вы правы. Я это давно сам чувствовал, но вы мне окончательно открыли глаза. Я точно неравнодушен к Верочке; но ведь послушайте, Петр Васильич, что ж из этого? И она и я, мы оба не захотим ничего бесчестного; притом же я вам уже, кажется, говорил, что я с ее стороны не вижу никаких особенных знаков расположения ко мне.
— Всё так, — возразил Петр Васильич, — да лукавый силен.
Борис Андреич помолчал.
— Что же мне делать, Петр Васильич?
— Что? Перестать ездить.
— Вы думаете?
— Конечно… Не жениться же вам на ней!
Вязовнин
— А почему бы и не жениться? — воскликнул он наконец.
— Да потому, Борис Андреич, уж я вам сказал: она вам не пара.
— Этого я не вижу.
— А не видите, делайте как знаете. Я вам не опекун.
И Петр Васильич начал набивать трубку.
Борис Андреич сел к окну и погрузился в задумчивость.
Петр Васильич не мешал ему и преспокойно выпускал маленькими облаками дым изо рта. Наконец Борис Андреич встал и с заметным волнением велел закладывать лошадей.
— Куда это? — спросил его Петр Васильич.
— К Барсуковым, — ответил Борис Андреич отрывисто.
Петр Васильич пыхнул раз пяток.
— Ехать мне с вами, что ли?
— Нет, Петр Васильич; я бы желал сегодня ехать один. Мне хочется объясниться с самой Верочкой.
— Как знаете.
«Вот, — сказал он самому себе, проводив Бориса Андреича, — как подумаешь, пошла шутка в дело… А всё с жиру!», — прибавил он, укладываясь на диване.
Вечером того же дня Петр Васильич, не дождавшись возвращения своего приятеля, только что собирался лечь в постель у себя дома, как вдруг в комнату, весь запорошенный снегом, ворвался Борис Андреич и прямо бросился к нему на шею.
— Друг мой, Петр Васильич, поздравь меня! — воскликнул он, в первый раз говоря ему ты, — она согласилась, и старик тоже согласился… Всё уже кончено!
— Как… что такое? — пробормотал изумленный Петр Васильич.
— Я женюсь!
— На Верочке?
— На ней… Всё уже решено и улажено.
— Не может быть!
— Экой ты человек!.. Говорят тебе, всё кончено.
Петр Васильич торопливо надел туфли на босу ногу, накинул халат, крикнул:
— Македония, чаю! — и прибавил: — Ну, коли всё уже кончено, стало быть толковать нечего; дай бог вам лад да совет! Но расскажи мне, пожалуйста, каким образом это случилось?
Замечательно, что с того времени оба приятеля начали говорить друг другу ты,как будто иначе никогда и не говорили.
— Изволь, с удовольствием, — отвечал Вязовнин и начал рассказывать.
На самом деле вот как это произошло.
Когда Борис Андреич приехал к Степану Петровичу, у него, против обыкновения, не было ни одного гостя и сам он не прохаживался по комнате, а сидел в вольтеровских креслах: ему нездоровилось. Он совсем переставал говорить, когда это с ним случалось, и потому, ласково кивнув головой вошедшему Вязовнину, показал ему сперва на стол с закуской, а потом на Верочку и закрыл глаза. Вязовнину только того и нужно было: он подсел к Верочке и вступил с нею в разговор вполголоса. Речь зашла о здоровии Степана Петровича.