Том 4. Сашка Жегулев. Рассказы и пьесы 1911-1913
Шрифт:
Людмила Павловна (тихо). Он слышал?
Телемахов.Не знаю. И знать не желаю! Володя, пройди к отцу.
Володя (у двери). Папахен, к тебе можно? А папахен?
Сторицын.Нет. Пошли ко мне Модеста.
Модест Петрович тихонько входит, оставляя дверь полуоткрытою.
Телемахов (становясь в решительную позу, рядом с полуоткрытой дверью). Позволь тебе заметить, Валентин Николаевич,
Володя.Папахен, а папахен, ты напрасно. Если ты даже этого понять не можешь, то я тоже уйду. Честное слово. Пусть и у меня не будет дома, не желаю я так, папахен. Пусти, говорю.
Сторицын.Войди.
Не оборачиваясь и опустив голову, как будто дверь очень низка, Володя боком входит. Дверь закрывается. Телемахов садится на свое кресло у стола, выпивает стакан вина и искоса через очки смотрит на дверь. Затем переводит взгляд на княжну.
Людмила Павловна.Что вы, Прокопий Евсеич? Вы что-нибудь хотите сказать?
Телемахов.Дайте руку.
Берет протянутую руку, целует и, положив на стол, склоняется на нее лицом.
Людмила Павловна.Прокопий Евсеич, вы плачете? Не надо.
Телемахов (поднимая голову и садясь обычно). Пьян, оттого и плачу. Плачу, и кончено! И никто не смеет запретить мне плакать. И кончено. (Грозит пальцем по направлению спальни.)Пусть!.. и очень сожалею, скорблю душевно, что сам вот этой рукой… (трясет кулаком почти перед самым лицом княжны)не мог! И кончено… Княжна! Людмила Павловна. Что, Прокопий Евсеич?
Телемахов, молча и сам продолжая глядеть на княжну, показывает дверь, за которой Сторицын, и чертит указательным пальцем как бы круги.
Людмила Павловна (со страхом). Я не понимаю.
Телемахов (наклонившись и продолжая чертит пальцем). Скоро умрет. Сердце никуда. Скоро умрет.
Людмила Павловна.Этого не может быть!
Телемахов (утвердительно кивнув головой). Будет… Но что это?
На цыпочках, с выражением крайнего страха на лице и в походке, из спальни выходит Володя и останавливается, смотря назад.
Людмила Павловна.Что с ним?
Володя.Не знаю. Умирает, должно быть. Не знаю.
Почти повторяя движение Володи, но закрывая лицо руками, выходит Модест Петрович. Все со страхом смотрят на дверь. Широко раскрывая ее, выходит Сторицын, слепой к окружающему, страшный в своем выражении сосредоточенности и полной уже отрешенности от видимого. На нем короткий, не по росту, форменный сюртук Телемахова, ботинки грязны. Медленно, не оглядываясь, идет к двери.
Телемахов (трезвея).
Сторицын останавливается и мгновение смотрит назад, не видя.
Сторицын.Я иду! (Поднимает руку.)Слышишь?
В комнате мгновение полной тишины: слышнее яростные взвизги и глубокие вздохи ветра за окном, удары дождевых капель по стеклам. Сторицын поворачивается и идет с выражением той же сосредоточенности. Первые шаги тверды, но дальше силы изменяют — шатается — почти пробегает два шага и падает у самой двери. К нему подбегают.
Володя.Папахен! Папа! Папа!
Телемахов.Пусти. Подними голову, открой грудь. Не реветь, тихо.
Слушает, приложив голову к сердцу, затем отчетливыми шагами выходит на середину комнаты и останавливается спиной к трупу, решительно сдвинув ноги и яростно щипля бороду. Володя и Модест Петрович плачут.
Ложь-ложь-ложь! (Яростно кричит, грозя вверх кулаком.)Убийца?
Занавес
Не убий *
Действие первое
Темный осенний день. Дождь. На сцене одна из комнат кулабуховского проклятого дома: пустая, грязная, мерзкая. Рамы в больших барских окнах перекосились, видно, что от окон дует; два стекла в нижних долях рамы разбиты и заменены досточкой; гнилые обои местами отлипли и угрожающе нависают. Обстановки никакой, если не считать большого кухонного стола, как бы брошенного посреди комнаты, и нескольких случайных стульев. За окнами — окон всего три — в сетке дождя смутно различаются почерневшие углы и крыши надворных построек, за ними — голые стволы и ветви большого и старого сада.
При открытии занавеса, на сцене одна Василиса Петровна, кулабуховская экономка, — женщина с приятным лицом. Одета неряшливо и плохо, но волосы причесаны и подвиты. Сидит на кончике стола, глубоко задумалась о чем-то. Возле на столе под опущенной рукой лежит черное шерстяное платье.
Входит дворник Яков.
Яков. Что задумались, Василиса Петровна? Я пришел.
Василиса Петровна (не поднимая головы и не меняя позы).Да вот думаю все.
Яков. Ну, думайте.
Василиса Петровна. Холодно. Да, вот думаю все. Ты знаешь, Яков, сколько у меня денег было, сбережений моих?
Яков. Я частокольчик доломал, теперь дня на два топлива хватит. Затопить, что ли? Холодно тут.
Василиса Петровна. Потом. В сберегательной кассе лежало у меня триста пятнадцать рублей, да на руках было пятьдесят или сорок, не помню точно. Да заложила я платьев, браслетку золотую, ризу с иконы серебряную, машину швейную, две подушки настоящие пуховые и разного другого — всего на сто двадцать рублей. Да половину квитанций продала за сорок рублей: вот ты и сосчитай, Яша, сколько за два года вышло.