Том 4. Стихотворения

Бальмонт Константин Дмитриевич

Двое

Два волка бегут, оба в небо глядят, На небо глядят, он грызлив, этот взгляд. Не волки бегут, а полозья скрипят, Нежданные в терем доехать хотят. Две свечки, так жарки, не дрогнут, горят, Не дрогнут, горят и с собой говорят. Не свечи, а очи, в глубь ночи их взгляд, Тоска истомила, ах, счастья хотят. Две птицы, две с крыльями, когти острят, Добычу наметят, ее закогтят. От клюва до клюва насупленный взгляд, Два сильные сокола биться хотят. Два волка на срезанный Месяц глядят, Налит чарованием жаждущий взгляд. На белой красавице зимний наряд, Два сердца в несчастий счастья хотят.

Свиток

Вьюга-Мятелица, Вьюга-Виялица, Белая палица, Воет и стелется, Слитная делится; Треплет сугроб, Ноет, лукавится, Ведьмою

славится, Там, где объявится, Выстроит гроб. Версты за верстами С ликами вздутыми, Версты за верстами Смотрят сомкнутыми, Версты за верстами Встали разверстыми. Чей будет срок? Жалобно жалится Вьюга-Виялица, Гуд и гудок, Узрен глазастою, Белозубастою, Ведьмой вихрастою, Вьюнош-вьюнок. Вился он венчиком, Ласковым птенчиком, Бился бубенчиком, Смерть невдомек, Ехал к желанной он, Вот бездыханный он, В инее лик, Хмелем окутался, С Ведьмою спутался, В хмеле поник, Срывчатый всклик, Заколыбеленный. В сказке не веленной, Тянется, пялится, Выгибом стелется Вьюга-Мятелица, Белая палица, Вьюга-Виялица.

Сон прелестный

…Сень непостоянная, сон прелестный, безвременномечтанен сон жития земнаго…

Требник

Люблю тебя, безгласный, странный, Мой цвет безвременномечтанный,   В обрывной сказке бытия. Мой целый день – благоуханный,   Когда ты миг один – моя. Тебя встречаю я случайно, Во взоре васильковом – тайна,   Как будто стеблем, вся – светла Вся волшебствуя чрезвычайно,   Ты в тело женское вошла. Я вижу, взор твой молчаливый Хранит, рассказанное нивой,   Все тайнодейство сил земных. Твой каждый шаг неторопливый –   Колосьями пропетый стих. Когда стоишь ты в светлом храме, Безумными я скован снами,   Мои расширены зрачки: – Твоими поражен глазами,   В них расцветают васильки. Твой лик весь обращен к иконам, А я иду путем зеленым,   Душистой узкою межой, И, схваченный земным законом,   Тобою – небу я чужой. Ты – в лике кроткой голубицы, Твои – молитвенны зеницы,   И миг церковный жив псалмом, Во мне скликаются зарницы,   И дальний чудится мне гром. Прости меня, мой сон прелестный, В моей груди, внезапно тесной,   Весь труд земного жития: – С такою нивою чудесной,   Лишь с ней, с тобою, я есмь я. А ночью вижу сон счастливый: – Спит ветер, забаюкан нивой,   А я, уйдя земных оков, Идя, бесплотный, сонной нивой,   Ищу – тебя меж васильков.

Их перстень

Свежий ветер, влажный воздух возле волн. Ах, Тристан, тебя кладу я в черный челн.   Ах, Тристан, морская – верная вода.   Будешь ты с твоей Изольдой навсегда. Разве в мире можно милых разлучить? В ткань земную нам от Неба – к нити нить.   Разве чайка с светлой чайкой над волной   Не взлелеяны Безбрежностью – одной? Разве ключ не верно входит в свой замок? Смерть пришла. Любовь пришла. Восполнен срок.   И не нужно белый парус надевать.   С белым парусом – несмирная кровать. Белый парус, это – труд, тяготы нам. Черный парус – путь к невянущим садам.   Черный парус – ночь и ворона крыло.   Ночью – звезды. Ночью – любящим светло. Так, Тристан. С тобой я с детских дней была. Смерть ли я? Любовь – не более светла.   Смерть – любовь – любовь за смертью – череда.   Верь, морская – вечно верная вода. Доплывешь ты до единственной черты. Вновь поймешь, что ты – она, она есть ты.   Миг пронзенья. Самородок золотой   В горне сразу станет солнечной водой. Копья Солнца к соснам прянут вековым, – Сосны в цвете, золотистый всходит дым.   Луч от Солнца свой наложит жаркий знак, –   Легкий шорох, вмиг раскрылся алый мак. Спит Изольда в халцедоновом гробу. Победил ли человек когда Судьбу?   Спит в берилловом гробу, заснул Тристан.   В двух могилах им удел раздельный дан. В двух могилах, и часовня между них. Пойте, птицы! Трубадуры, спойте стих!   То, что Бог соединил, не разлучить.   В ткань земную нам от выси – к нити нить. Тонкой нитью паутинится намек. Из земли восходит нитью стебелек.   Из могилы – вот один, – а там другой   Древо с древом – над крестом – рука с рукой. Над часовней – ты срубай их не срубай – Над разлукой – две любви – цветочный май.   Две любви? Любовь – везде – всегда – одна.   Сердце – с сердцем. Льет в них пламень вышина. И срубали их три раза. Но король Не велел,

чтоб дольше длилась эта боль.   Так два древа – обвенчались в вышине.   А часовня между ними – вся в огне. В звуках музыки, в огне высоких свеч. Сердце верное от сердца ль устеречь?   В ткань земную нам от Солнца – к нити нить.   Что любовь зажгла, – и Морем не залить!

Люблю я цветы

Имени Тани Осиповой

Люблю я цветы – как любит мать свою нежный ребенок, Люблю я цветы – как любится сердце, поняв, что означился срок, Люблю я цветы – как любит птица другую, чей голос звонок, Люблю я цветы – как любит цветок – чуть зацветший далекий цветок. Все спят еще в доме – я в лес, один, иду спозаранка, Смотрю, не расцвел ли, явив солнцегроздья, Испанский дрок, Но в сердце моем расцветает одна голубая грустянка, Земли не вкусивший, лишь неба испивший, хрупкий цветок. Иду я до Моря – берег свой точит, синеет, клокочет, Затихнуть не хочет, свершает свой бег; нападенье и скок, Не Море ли влагой своею соленой мне горькое что-то пророчит, Две красныя капли – я слышу – упали – там в сердце – на мой голубой цветок. Домой возвращаюсь размеренным шагом – порой, на закате, Одна одинокая тучка под Солнцем расплавится в огненный клок, Но огненной тучке, и Солнцу, всем солнцам, – о, всем без изъятий, – Одно загашенье, и, кровью обрызган, там в сердце спит голубой цветок. В земле от корней всех расцветов нежнейших прорежется ранка, Люблю я цветы – как напев – как любовь – как гремучий поток, Люблю я цветы – из цветов мне люба голубая грустянка, Лампада горит пред иконой – сердцу больно – в нем вырос цветок.

Fuga Idearum

Имени Тани Осиповой

1

Прошла жара. И fuga idearum Исчезла с нею. Разум ясно тих. И копьеносно всходит мерный стих, Взяв явор образцом и белый арум. Душевный зной был пройден мной недаром. Жесток, Судьба, удар бичей твоих, Но верны звезды, – я исторг у них Немую власть над собственным пожаром. Шальной ли ветер мне принес зерно – В мой сад – упор нездешняго побега? Светло в цветке, когда в корнях темно. Как дротик – стебель. В чаше – свежесть снега. Отрава – в корне. Но волшебна нега, С чьей лаской обручиться мне дано.

2

Что ворожит твое веретено, О, Златокруг, столетьями воспетый? Ты, Солнце, мечешь гроздьями планеты, Чрез бездну бездн к звену стремишь звено. Из тьмы тобою в мир изведено Такое огнердение, вне сметы, Что все цветы в цвета тобой одеты, И золотое в каждом миге дно. Но что на всем твоя мне позолота? Дана. Взята. Так значит, не дана. На что обрывки мне с веретена? Мой мед – лишь мой – хоть солнечнаго сота. Я – Человек. Не кто-то. И не что-то. Я смерть кляну, хоть смерть мне не страшна.

3

Зачем опять разбита тишина, И с тем боренье, что непобедимо? Все – водопад. Со звоном мчится мимо. Но что мне все? Есть сила, что верна. Люблю. Любовь была мне зажжена. И вдруг ушла. Куда, – неисследимо. Но шепчет вздох мне ладаннаго дыма, Что в Вечном будет вечно мне верна. Я слышал звук единственнаго слова, Что к сердцу вдруг от сердца строит путь. Но, в Юность глянув, Смерть сожгла сурово Лобзанием нетронутую грудь. Ты мной жила в последний миг земного, – Приду к тебе, прошедши водокруть.

Истаивание

Имени Тани Осиповой

Забросать тебя вишеньем, Цветом розовой яблони, Сладко-душистой черемухой Покадить с вышины. А потом, в твоей горнице, Как в постели раскинешься, Самым вкрадчивым призраком: Проскользнуть к тебе в сны. В них проносятся ласточки, Махаоны, крушинницы, Над березовым кружевом Гуды майских жуков. Ты горишь, белогрудая, Как светляк разгоревшийся, Как морское свечение Близь крутых берегов. Я ночными фиалками Расцветил твою горницу, Я смотрю, как ресницами Призакрыты зрачки. И вдвоем, озареньями, Упоившись растеньями, Мы плывем привиденьями До Небесной Реки.

Сон

Я спал. Я крепко спал. И сном непробудимым. Свинцовый замкнут гроб. На палубе. В ночи. По Морю плыл туман белесоватым дымом. Со мной был длинный меч, лампада и ключи. Все было сложено в приют неповторимый, Пред тем как опустить меня на дно морей. Я бился тем мечом, радея о родимой, Дабы в густую ночь заря пришла скорей. Для труднаго пути должна служить лампада, Чтоб то, чего добыть я не сумел мечом, Я выпустил из бездн окованнаго ада, Все двери отомкнув моим тройным ключом. Когда свинцовый гроб достиг до дна морского, Умерший выпустил на волю всех живых. И я – но я другой – средь блеска золотого – Летел превыше всех зарниц сторожевых.