Том 4. Творимая легенда
Шрифт:
В Пальме и в других городах назначены были митинги для обсуждения кандидатуры Георгия Триродова. Произносились речи за Триродова и против него. Наконец официально была поставлена кандидатура Георгия Триродова комитетом пальмских граждан.
Принц Танкред был в бешенстве. Грозил Виктору Лорена, что уедет из Пальмы, и пусть выбирают, кого хотят. Виктор Лорена пожимал плечами и говорил:
— Что же я могу сделать! Все равно, этот кандидат не имеет никаких шансов, и державы его не признают.
Филиппо
Россия произвела на них сильное и смешанное впечатление. После Парижа Петербург казался великолепным и просторным, но все же глухим захолустьем, населенным грубыми мужиками и бабами.
Летом Триродов и Елисавета венчались в церкви около села Просяные Поляны. Их венчал священник Закрасин.
Он говорил не то грустно, не то радостно:
— Последнюю свадьбу венчаю.
Ему приходилось «снять сан», — епископ Пелагий объявил ему, что чаша его долготерпения истощилась.
Когда уже собирались выходить из церкви, началась гроза. Триродов и Елисавета остановились в дверях храма и смотрели на великолепную картину стремительной грозы. Глядя при беглом фиолетовом озарении молний на побледневшее лицо Елисаветы, Триродов сказал:
— Гроза предвещает нам бурное будущее.
Елисавета сказала:
— Голосами бурь говорит тот, кто не любит безмятежного счастия, кто не хочет его для людей.
В это время послышалось быстро приближающееся, мокрое по лужам дребезжание колес, и из-за поворота дороги показалась бричка. Возница, безусый испуганный паренек в желтой куртке и блестящей от дождя шапке, нещадно хлестал пару своих мохнатых лошадок. В повозке сидел, подпрыгивая и сгибаясь под большим черным зонтиком, священник. С зонтика лились, отгибаясь по ветру назад, серебристо-серые струи воды.
За бричкою так же бешено неслась телега, из которой торчали во все стороны мокрые бороды, бурые руки и смазные сапоги. Слышались, разрываемые ветром, сердитые крики.
Бричка остановилась у паперти. Священник проворно выскочил и взбегал по ступеням, как-то вприсядку отряхиваясь. Лицо его было бледно от страха.
Это был здешний священник, отец Матвей Часословский. Он бормотал, здороваясь с Триродовым:
— Темнота народная. Еле душу спас.
Подкатила и телега. Мужики, слегка подвыпившие, вывалились из нее, шлепнувшись прямо в лужу. Они смотрели с досадою и с недоумением на отца Матвея и ругали то отца Матвея, то свою лошадь, которая тяжело водила мокрыми боками. Один из мужиков, весь серый, говорил:
— Ну, счастлив ты, батя! Здорово бы мы тебя взлупили. На-кось, что вздумал, — под нового царя подписывать захотел!
Отец Матвей говорил дрожащим голосом:
— Неразумные! Я вам верноподданнический
Мужики смеялись. Их оратор говорил:
— Брешешь, батя. Мужик сер, да разум у него не волк съел. Ты с господами заодно. Хотел подписать нас под нового царя, который нам земли не даст.
Отец Матвей уговаривал их:
— Братцы, да вы в бумагу посмотрите, чье имя там.
Мужики смеялись.
— Бумага твоя нам ни к чему, мы ее разорвали, а ты нас не обманешь.
Отец Матвей держался за церковную дверь. Старый мужик сказал:
— Ну, мы тебя попугали довольно, а трогать тебя не будем. В поле не догнали, твое счастье, а в церкви не тронем. Иди, служи нам молебен.
Шум, поднятый около имени Триродова, заставил обвинительную власть обратить на Триродова особенное внимание. Прокурор окружного суда с ожесточением говорил:
— В короли захотел, — а вот мы его в тюрьму сначала посадим.
Благосклонность маркиза Телятникова смутила его; но когда маркиз рассыпался, над головою Триродова опять стали собираться тучи. Прежде всего началось дело из-за самовольного разрытия могилы. В то же время возникли против Триродова и другие обвинения. Следователь Кропин стал подозревать Триродова в убийстве исправника, и не сомневался, что он виновен и в разрушении маркиза Телятникова. В этих подозрениях укрепляли его показания Острова.
Судебный следователь Кропин был худой, маленький, черный, с лохматыми волосами. Он сильно заикался. Может быть, оттого он был такой злой. У него были злые глаза, маленькие и острые. Он любил выпить, и пил только водку. Остальные вина он находил для себя слишком крепкими.
Кропин с наслаждением подбирал улики против Триродова. Так как не Триродов убил исправника, то и улики были вздорные. Но Кропину казалось, что их совокупность составит нерасторжимую цепь.
Кропин с величайшим удовольствием немедленно взял бы Триродова под стражу, но прокурор сказал ему:
— Ввиду всех этих обстоятельств необходимо соблюдать крайнюю осторожность.
Кропин пригласил Острова к себе во время своего завтрака. Сам много пил водки, и Острова напоил, — чтобы выведать сведения о прежней жизни Триродова.
Остров уверял:
— Господин Триродов химию досконально знают. Сделать из человека горсточку пепла им нечего не составляет.
Но как Триродов это делает и кого уже он испепелил, этого Остров не мог сказать. Очень хотелось ему рассказать про Матова, да боялся сам запутаться.
Случилось так, что свидетелями против Триродова были и другие святотатцы.
Утром в начале августа Триродов принимал депутацию из Пальмы — социал-демократы и синдикалисты. Они приехали еще с вечера и по заранее посланному Триродовым приглашению остановились в его доме.