Том 4. Творимая легенда
Шрифт:
— Зачем же в среду, если можно и во вторник? Или уж очень трудно с денежками расставаться? Обуржуазились, Георгий Сергеевич?
Триродов, казалось, вдруг вспомнил что-то. Улыбаясь слегка насмешливо, он говорил:
— Извините, пожалуйста, Денис Алексеевич. Я думал, что вы придете завтра, как было условлено. Я еще не приготовил для вас деньги.
Острову стало досадно. Его широкоскулое лицо потемнело. Глаза его стали свирепо-красны. Он сказал сердито:
— Вы сказали мне прийти через неделю, —
С каждым словом он все более и более свирепел и наконец застучал дюжим кулаком по стоявшему перед ним белому круглому столику на тонких ножках. Триродов спокойно сказал:
— Сегодня у нас вторник. Стало быть, неделя еще не прошла.
Остров грубо возражал:
— Как так не прошла! Я у вас во вторник и был. Что ж вы, неделю в восемь дней считаете, на французский лад? Так это мне не с руки.
Триродов так же спокойно ответил:
— Вы были у меня в среду. Вот потому я сегодня и не приготовил вам денег.
Остров не мог понять, в чем дело. Он с недоумением посмотрел на Триродова и досадливо сказал:
— Не приготовили! Что их готовить! Вынули из несгораемого шкапа, отсчитали и отдали — вот и вся процедура. Не великие капиталы — сущие пустяки.
Триродов спокойно возразил:
— Ну, как для кого. Для меня это вовсе не пустяки.
Остров с грубым хохотом крикнул:
— Нечего бедниться! Подумаешь, сирота казанская! Так мы вам и поверили.
Триродов встал, внимательно и строго посмотрел прямо в глаза Острова и сказал решительно:
— Одним словом, сегодня я не могу дать вам этих денег. Потрудитесь прийти ко мне завтра, приблизительно в такое же время.
Остров нехотя поднялся со стула. У него было такое ощущение, словно кто-то поднял его за шиворот и сейчас поведет насильно к выходу. Остров сказал грубо:
— Только не думайте, что и завтра проведете меня за нос. Я не таковский, чтобы меня завтраками кормить.
Его маленькие глазки засверкали от злости. Широкие челюсти свирепо дрожали. А ноги словно сами собою несли его к выходной двери.
Триродов спокойно ответил ему:
— Нет, я не думаю вас обманывать. Завтра вы получите деньги.
Остров пришел на другой день, опять в тот же час вечером. Теперь его провели в кабинет Триродова. Остров спросил грубо:
— Ну, что же, сегодня-то будут деньги? Или опять будем ломать комедь?
Триродов достал из ящика письменного стола приготовленную пачку кредитных билетов, подал ее Острову и сказал:
— Пожалуйста, пересчитайте деньги. Здесь две тысячи.
Остров свистнул и угрюмо сказал:
— Этого мало. Я просил у вас гораздо больше.
Триродов сказал
— Больше не дам. Этого вам очень хватит.
Глупо ухмыляясь, Остров попросил:
— Может быть, прибавите хоть малость.
— Не могу, — холодно сказал Триродов.
Остров сказал угрожающим тоном:
— С этими деньгами я не смогу отсюда уехать.
Триродов нахмурился и строго посмотрел на Острова. Какие-то новые соображения пришли ему в голову, и он сказал:
— Это не будет для вас лучше. Пожалуй, оставайтесь, но каждый ваш здешний поступок будет мне известен.
— Ну, ладно, уеду, — с глупою усмешкою сказал Остров.
Он взял деньги, пересчитал их старательно, спрятал в засаленный карман сюртука и уже встал было, чтобы уходить, Триродов сказал ему:
— Посидите. Поговорим.
В то же время откуда-то из темного угла вышел тихий мальчик в белой одежде. Он стал за креслом Триродова и смотрел на Острова. Его черные широкие глаза на бледном лице наводили на Острова жуткий страх. Остров мешковато опустился в кресло у письменного стола. Голова его закружилась. Потом странное чувство безразличия и покорности охватило его. На лице его изображалась тупая готовность сделать все, что прикажет кто-то сильный, вдруг овладевший его волею. Триродов внимательно посмотрел на Острова и сказал:
— Ну, рассказывайте. Вот вы сами мне сообщите сведения о том, что вы здесь делаете и в чем вы здесь участвуете. Многого сделать вы не успели, но кое-что узнали. Говорите.
Остров как-то глупо хихикнул, дернулся, как на пружинке, и сказал:
— Хорошо-с. Совершенно бесплатно расскажу вам кое-что весьма интересное.
Триродов, не спуская с лица Острова тяжелого, пристального взора, повторил:
— Говорите.
Тихий мальчик не отводил от глаз Острова упорно-вопрошающего взора.
— Знаете, кто убил полициймейстера? — спросил Остров.
Триродов молчал. Остров говорил, все так же бессмысленно хихикая и подергиваясь всем телом:
— Убил и ушел. Скрылся, пользуясь замешательством окружающих и темнотою, как об этом выражаются в газетах. Полиция его не поймала и до сих пор, и начальство не знает, кто он.
— А вы знаете? — холодным, размеренным тоном спросил Триродов.
— Знаю, да вам не скажу, — злобно сказал Остров.
— Скажете, — решительно сказал Триродов.
И еще решительнее, громким и повелительным голосом сказал:
— Говорите, кто убил полициймейстера!
Остров отвалился на спинку кресла. Красное лицо Острова покрылось серым налетом бледности. Налившиеся кровью глаза его полузакрылись, как у брошенной полулежа куклы с заводом в животе. Остров сказал вяло, как неживой:
— Полтинин.
— Вам друг? — спросил Триродов. — Ну, дальше говорите.