Том 5. Дживс и Вустер
Шрифт:
— Да, сэр, он заходил в ваше отсутствие.
— Ну, и как он вам показался?
— Подавленным, сэр.
— Тоже, должно быть, вроде меня трусит ехать в этот злодейский притон.
— Да, сэр. Он полагал, что его будет сопровождать мисс Бассет, но она в последнюю минуту переменила свои планы и отправилась погостить в «Лиственницы», в Уимблдон-Коммон к школьной подруге, недавно пережившей неудачу в любви. По мнению мисс Бассет, ей надо поднять настроение.
Положим, я не представлял себе, каким образом присутствие Мадлен Бассет, личности, от макушки до подошв совершенно обойденной милостью
— Да, сэр. Он был раздосадован такой переменой планов. И как я понял из его собственных слов, поскольку он со мной поделился, отсюда проистекло даже некоторое охлаждение между ним и мисс Бассет.
— А черт! — воскликнул я. А почему я так выразился, сейчас объясню. Если вы помните Гасси Финк-Ноттла, то наверно восстановили в памяти и всю ту цепь обстоятельств, которая привела — если цепь может привести — к тому, что кошмарная Бассет прочно забрала в свою неизвестно чем набитую голову, что якобы Бертрам Вустер умирает от любви к ней. Не буду сейчас вдаваться в подробности, скажу только, что она была твердо убеждена, будто вздумай она разорвать отношения с Гасси, и я по первому ее свистку тут же примчусь со всех ног, в полной готовности выправлять лицензию и заказывать свадебный торт.
Зная мое отношение к этой самой М. Бассет, вы легко поймете, почему всякие разговоры об охлаждении не могли не вырвать у меня испуганного возгласа. Сознание опасности никогда меня не покидало, и вздохнуть с облегчением я смогу только тогда, когда эта парочка благополучно прошествует к алтарю. До тех пор, пока священник не произнесет окончательный приговор, гора не скатится у Бертрама с плеч.
— Ну да ладно, — проговорил я, надеясь на лучшее. — Милые бранятся, только и всего. Обычная размолвка. Случается сплошь и рядом. Небось теперь они уже благополучно помирились, и улыбчивый Бог Любви снова трудится до седьмого пота на своем посту. Ха! — оборвал я свою речь, так как у двери затренькал звонок. — Кто-то к нам. Если это юный Тос, передайте ему от меня, что в семь сорок пять вечера он, умытый и причесанный, должен быть в полной готовности сопровождать меня в театр «Олд Вик» на «Короля Лира». И пусть не пытается улизнуть. Сказано тебе матерью, чтобы побывал на «Короле Лире», значит побываешь, и никаких разговоров.
— Я полагаю, что, вероятнее, это мистер Перебрайт, сэр.
— Старина Китекэт? Почему вы решили?
— Он тоже заходил, пока вас не было, и дал понять, что снова заглянет позже. С ним была его сестра мисс Перебрайт.
— Вот так так! Тараторка! Я думал, она в Голливуде.
— Насколько я понял, она приехала в Англию на отдых, сэр.
— Вы хоть чаем ее напоили?
— Да, сэр. Мастер Томас был за хозяина. А потом мисс Перебрайт увезла молодого джентльмена смотреть кинокартину.
— Жаль, я с ней разминулся. Я не видел Кору Таратору тысячу лет. Как она, ничего?
— Ничего, сэр.
— А Китекэт? Он как?
— Подавлен, сэр.
— Вы путаете его с Гасси, Дживс. Это он, если помните, был подавлен.
— И мистер Перебрайт тоже.
— Что-то угнетает людей, куда ни посмотришь.
— Мы живем
— Ваша правда. Давайте его сюда.
Дживс просочился прочь, а через несколько мгновений просочился обратно.
— Мистер Перебрайт, — объявил он.
Он не ошибся в оценке: с первого взгляда было заметно, что вошедший действительно находится в подавленном состоянии.
ГЛАВА 2
А надо вам заметить, что вообще-то этого человека наблюдать в таком состоянии доводится нечасто. Обычно он чирикает как огурчик. В общем и целом можно сказать, что изо всех весельчаков-затейников в нашем клубе «Трутни» Клод Кэттермол Перебрайт, пожалуй, самый веселый и затейливый, как перед публикой, так и в частной жизни.
Я сказал «перед публикой», потому что свое еженедельное жалование Китекэт зарабатывает на сценических подмостках. Он происходит из знаменитой театральной семьи. Отец его известен тем, что сочинил музыку к «Даме в голубом» и еще некоторым популярным постановкам, которые я, к сожалению, не видел, так как был в ту пору грудным младенцем. А мать — прославленная Элси Кэттермол, многие годы блиставшая на сценах Нью-Йорка. У него и сестра Кора-Таратора, тоже лет с шестнадцати покоряет публику прытью и… как это говорится?.. творческим задором.
Естественно поэтому, что после Оксфорда, подыскивая себе занятие, которое обеспечивало бы трехразовое питание и оставляло время для загородного крикета, он избрал актерские котурны. Сегодня, если хотят поставить комедию из светской жизни и нужен человек на роль «Фредди», легкомысленного приятеля, входящего во вторую любовную пару, взгляд режиссера первым делом падает на Китекэта. Обратите внимание: такой стройный молодой человек с ракеткой в руке, всегда появляется на сцене с воплем: «Привет, девчонки!» — и можете не заглядывать в программку, это и будет Китекэт.
Он выходит в первой сцене эдаким бодрячком и держится бодрячком до самого падения занавеса. И в жизни он точно такой же. Его неисчерпаемая энергия вошла в пословицы. Понго Твистлтон и Барми Фипс, каждый год выступающие в клубной курилке в клоунаде «Пат и Майк», где постановщиком и автором диалога всегда бывает Китекэт, рассказывают, что он их натаскивает до посинения, а сам хоть бы хны. Бодрость просто нечеловеческая.
И вот теперь, как я уже сказал, он пришел подавленный. Это было видно за версту. Горькая забота затенила чело, и, вообще вид персонажа, который если и произносит: «Привет, девчонки!» — то таким тоном, как в русской драме объявляют присутствующим, что дедушка повесился в сарае.
Я радушно поздоровался с ним и выразил сожаление, что не был дома, когда он приходил предыдущий раз, тем более что он был с Тараторкой.
— Я и не знал, что она в Англии, — говорю. — Так хотелось бы перекинуться с ней парой слов. А теперь, боюсь, я ее уже не увижу.
— Увидишь, не бойся.
— Да нет же. Завтра утром я уезжаю в «Деверил-Холл», в Гемпшире, подсобить им там с деревенским концертом. Племянница тамошнего священника настояла на том, чтобы включить меня в труппу, хотя я совершенно не понимаю, откуда она обо мне прослышала. Никогда не знаешь, как далеко распространилась твоя слава.