Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского *
Было: социализм — восторженное слово!С флагом, с песней становились слева,и сама на головы спускалась слава.Сквозь огонь прошли, сквозь пушечные дула.Вместо гор восторга — горе дола.Стало: коммунизм — обычнейшее дело.Нынче словом не пофанфароните —шею крючь да спину гни.На вершочном незаметном фронтезавоевываются дни.Я о тех, кто не слыхал про греков в драках,кто не читал про Муциев Сцевол *,кто не знает, чем замечательны Гракхи *, —кто просто работает — грядущего вол.Мы митинговали. Словопадов струи,пузыри идеи — мир сразить во сколько.А на деле — обломались ручки у кастрюли,бреемся стеклом-осколком.А на деле — у подметок дырки, —без гвоздя слюной клеить — впустую!Дырку не посадите в Бутырки *,а однако дырки протестуют.«Кто был ничем, тот станет всем!»Станет. А на деле —как феллахи — неизвестно чем распахиваем земь.Шторы пиджаками на плечи надели.Жабой сжало грудь блокады иго.Изнутри разрух стоградусовый жар.Машиньё сдыхало, рычажком подрыгав.В склепах-фабриках железо
жрала ржа.Непроезженные выли степи,и Урал орал непроходимолесый.Без железа коммунизм не стерпим.Где железо? Рельсы где? Давайте рельсы!Дым не выдоит трубищ фабричных вымя.Отповедь гудковая крута:«Зря чего ворочать маховыми?Где железо, отвечайте! Где руда?»Электризовало массы волю.Массы мозг изобретательством мотало.Тело масс слоняло по горе, по полюголодом и жаждою металла.Крик, вгоняющий в дрожание и в ёжь,уши земляные резал:«Даешьжелезо!»Возникал и глох призыв повторный —только шепот шел профессоров-служак:де под Курском стрелки лезут в стороны,как Чужак *.Мне фабрика слов в управленье дана.Я не геолог,но я утверждаю, что до насбыло под Курском голо.Обыкновеннейшие почва и подпочва.Шар земной, а в нем — вода и всяческий пустяк.Только лавы изредка сверлили ночь его.Времена спустяна восстанье наше, на желанье, на призывдвинулись земли низы.От времен, когда лавины рыже разжижели —затухавших газов перегар, —от времен, когда вода входила елев первые базальтовые берега, —от времен, когда прабабки носорожьи,ящерьи прапрадеды и крокодильи,ни на что воображаемое не похожие,льдами-броненосцами катили, —от времен, которые слоили папоротник,углем каменным застыв,о которых рапорта не дал и первый таборник, —залегли железные пласты.Будущих времен машинный гулв каменном мешке лежит — и ни гу-гу.Даешь! До мешков, до запрятанных в сонные,до сердца земного лозунг долез.Даешь! Грозою воль потрясенные,трещат казематы над жилой желез.Свернув горы навалившийся груз,ступни пустынь, наступивших на жилы,железо бежало в извилины русл,железо текло в океанские илы.Бороло каких-то течений сливания,какие-то горы брало в разбеге,под Крымом ползло, разогнав с Пенсильвании *,на Мурман взбиралось, сорвавшись с Норвегии.Бежало от немцев, боялось французов,глаза косивших на лакомый кус,пока доплелось, задыхаясь от груза,запряталось в сердце России под Курск.Голоса подземные выкачивала ветра помпа.Слушай, человек, рулетка, компас:не для мопсов-гаубиц *— для мираразыщи, узнай, найди и вырой!Отойди еще на пяди малые, —отойди и голову нагни.Глаз искателей тянуло аномалией *,стрелки компасов крутил магнит.Вы, оравшие: «В лоск залускали,рассорил Россию подсолнух!» —посмотрите в работе мускулыполуголых, голодных, сонных.В пустырях ветров и снега бред,под ногою грязь и лужи вместе,непроходимые, как Альфред *из «Известий».Прославлял романтик Дон-Кихота, —с ветром воевал и с духами иными.Просто мельников хвалить кому охота —с настоящей борются, не с ветряными.Слушайте, пролетарские дочки:пришедший в землю врыться,в чертежах размечавший точки,он — сегодняшний рыцарь!Он так же мечтает, он так же любит.Руда залегла, томясь.Красавцем в кудрявом дымном клубе —за ней сквозь камень масс!Стальной бурав о землю ломался.Сиди, оттачивай, правь —и снова земли атакуется масса,и снова иззубрен бурав.И снова — ухнем! И снова — ура! —в расселинах каменных масс.Стальной сменял алмазный бурав,и снова ломался алмаз.И когда казалось — правь надеждам тризну,из-под Курска прямо в наснастоящею земной любовью брызнулбудущего приоткрытый глаз.Пусть разводят скептики унынье сычье:нынче, мол, не взять и далеко лежит.Если б коммунизму жить осталось только нынче,мы вообще бы перестали жить.Лучше всяких «Лефов» насмерть раниврусского ленивый вкус,музыкой в мильон подъемных крановцокает, защелкивает Курск.И не тщась взлететь на буровые вышки,в иллюстрацию зоологовых слов,приготовишкам соловьишкидемонстрируют свое унылейшее ремесло.Где бульвар вздыхал весною томной,не таких любовей лития, —огнегубые вздыхают топкой домны,рассыпаясь звездами литья.Речка, где и уткам было узко,где и по колено не было ногам бы,шла плотвою флотов речка Тускарь:курс на Курск — эСэСэСэРский Гамбург.Всякого Нью-Йорка ньюйоркистей,раздинамливая электрический раскат,маяки просверливающей зоркостив девяти морях слепят глаза эскадр.И при каждой топке, каждом кране,наступивши молниям на хвост,выверенные куряненаправляли весь с цепей сорвавшийся хаос.Четкие, как выстрел,у машин эльвисты *.В небесах, где месяц, раб писателин,искры труб черпал совком,с башенных волчков — куда тут Татлин *! —отдавал сиренами приказ завком.«Слушай! д 2! 3 и!Пятый ряд тяжелой индустрии!7 ф!Доки лодок и шестая верфь!»Заревет сирена и замрет тонка,и опять засвистывает электричество и пар.«Слушай! 19-й ангар!»Раззевают слуховые окна крыши-норы.Сразу в сто товарно-пассажирских линийотправляются с иголочки планёры,рассияв по солнцу алюминий.Раззевают главный вход заводы.Лентами авто и паровозы — в главный.С верфей с верстовых соскальзывают в водыкорабли надводных и подводных плаваний.И уже по тундрам, обгоняя ветер резкий,параллельными путями на паридва локомотива — скорый и курьерский —в свитрах, в кепках запускают лопари.В деревнях, с аэропланов озирая тыщеполье,стадом в 1000 — не много и не мало —пастушонок лет семи, не более,управляет световым сигналом.Что перо? — гусиные обноски! —только зря бумагу рвут, —сто статей напишет обо мне Сосновский *,каждый день меняя «Ундервуд».Я считаю, обходя бульварные аллеи,скольких
наследили юбилеи?Пушкин, Достоевский, Гоголь,Алексей Толстой в бороде у Льва.Не завидую — у нас бульваров много,каждому найдется бульвар.Может, будет Лазарев * у липы в лепете.Обозначат в бронзе чином чин.Ну, а остальные? Как их слепите?Тысяч тридцать курских женщин и мужчин.Вам не скрестишь ручки, не напялишь тогу,не поставишь нянькам на затор…Ну и слава богу!Но зато —на бороды дымов, на тело гуловне покусится никакой Меркулов *.Трем Андреевым *, всему академическому скопу,копошащемуся у писателей в усах,никогда не вылепить ваш красный корпус,заводские корпуса.Вас не будут звать: «Железо бросьте,выверните на спину глаза,возвращайтесь вспять к слоновой кости,к мамонту, к Островскому * назад».В ваш столетний юбилейне прольют Сакулины * речей елей.Ты работал, ты уснул и спи —только город ты, а не Шекспир.Собинов *, перезвените званьем Южина *.Лезьте корпусом из монографий и садов.Курскам ваших мраморов не нужно.Но зато —на бегущий памятник курьерский рукотворныйне присядут гадить вороны.Вас у опер и у оперетт в антракте,в юбилее не расхвалит языкастый лектор.Речь об вас разгромыхает трактор —самый убедительный электролектор.Гиз * не тиснет монографии о вас.Но зато — растает дыма клуб,и опять фамилий ваших вязьвписывают миллионы труб.Двери в славу — двери узкие,но как бы ни были они узки,навсегда войдете вы, кто в Курскедобывал железные куски.
Эй, иди, подходи, крестьянский мир!Навостри все уши — и слушай!Заливайся, песня! Пой и греми!Залетай в крестьянские уши!Кто не хочет из вас в грязи, под плетнемжизнь окончить смертью сучьей —прочитай про это, послушай о нем,вникни в этот серьезный случай.
Село Малые Тишки
Недалёко от нас, то ль на некой горе,то ли просто на маленькой вышке,помещается на реке на Туредеревушка — Малые Тишки.
Деревушкой ее называют зря.Хоть домов полсотни менее,но на каждом из них крыша — точно заря,каждый двор — не двор, а имение. < image l:href="#" /> Лет пяток назад жил во всех домахгенерал, помещик Дядин.А мужик глядел да шапчонку ломал,да слюну облизывал, глядя.В Октябре с генерала спустили жир:подавай, мол, обратно наше!
Дернул Дядин в Париж, а мужик зажил.Жил и жил себе полной чашей.Новый школьный дом украшает луг.(Не к лицу коммуне дурак-то!)
Электрический ходит в поле плуг,громыхает электротрактор.Каждый весел и сыт, обут и здоров.У детишек не щеки, а пышки.Так, распеснив песни из всех дворов,проживали Малые Тишки.
Степанида Саврасовна Водкина
Лишь одна с по-над краю стоит изба,курьей ножкой держится еле,на карнизах на всех ободралась резьба,ветер дует и хлещет в щели.
Здесь, паучьей нитью оботкана,проживала меж ветра вывшегоСтепанида Саврасовна Водкина,станового супруга бывшего.Степанидин муж был известен всем.Кто в селе станового выше?Все четырнадцать шкур, а не то что семьноровил содрать он с Тишек.
Обдирал становой целых 20 лет.20 — жили воя и ноя.Становой жирел, и жена — ранет,щекопузье блестит наливное.Да коммуна пришла, кумачом хохоча,постреляла для верности вящей.В ту же ночь становой задал стрекоча,не простясь аж с супругою спящей.
Поодряб Степанидиных щек ранет,стали щеки из розовых белые.Телеса постепенно сошли на нет,из упругих стали дебелые.Подвело от голодных харчей живот.Дрожью ежась от каждого чиха,прощена добротой мужиков и живет,только в ночь выходя, как сычиха.Днем в окно глядит, как собака на кость,рада всем перегрызть бы глотки она.Так жила, притаив до времени злость,Степанида Саврасовна Водкина.
Черное дело
Спят мужик и баба, корова и бык.Ночь. Луна в небесах рассияла лик,небо вызвездя в лучшем виде.Лишь один оборванец крадется… и шмыгв подворотнюю щель — к Степаниде.
Степанида задвижку открыла на стук,получила записку в руки из рук;слов не слыша меж крысьего писку,поднесла записку под лунный круг,под луною читает записку.Прочитала раз, перечла еще.Под ногами от слез лужа.Слезы радости мчат со всех щек.Оказалось — записка от мужа.«Степанида моя, Степанида-свет,чтоб покончить с властью Советов,выполняй досконально мой совет,делай так-то… это и это…Твой супруг Ферапонт Водкин».А под Водкиным росчерк короткий.А еще через ночь, в тот же час точь-в-точь,не будить стараясь народа,подкатила к калитке и целую ночьразгружалась бесшумно подвода.
Протащили в окно пару длинных труб,100 бутылей, скрытых корзиною,протащили какой-то тяжелый кубда еще кишки резинные.Семь ночей из-за ставен горел огонек.Уловило б чуткое ухоза стеной возню да шарканье ног,да печурку — пыхтела глухо.Через семь ночей, через дней через семь,вышла днем Степанида — другая совсем.По губам, как игривая рыбка,то и дело ныряла улыбка.
Самогонный дух
Через день столпился народ у ворот,занят важным одним вопросом:чем-то воздух несет? Разгалделся народ,в удивлении тянет носом.А по воздуху, сквозь весеннюю ясь,заползая и в ноздри и в глотки,
над избой Степанидьей, дымком раскурясь,вьется дух самогонки-водки.Бывший пьяница Пров говорит: «Эге!Не слыхал я давно запашочка».Будто бес какой появился в ноге —Прова запах тянет пешочком.Прова запах за ногу ведет и ведет,в ухо шепчет: «Иди! Разузнай-ка».К хате Водкиной вывел, поставил, и вот —на крыльце появилась хозяйка.А народ валит, — верь мне или не верь, —то ль для вида, а то ль для принятия мер,но к дверям Степанидина домадаже Петр пришел милиционер,даже — члены волисполкома.Ярый трезвенник Петр растопырил рот,выгнул грудь для важности видада как гаркнет: «Ты что ж! Разорять народ?Али хочешь в острог, Степанида?»А хозяйка в ответ: «Что пристал, как репей?!Мужикам служу — не барам.Мне не надо рублей — подходи и пей!Угощаю всех даром».Пров затылок чешет: «Не каждый, мол, деньпреподносят такие подарки».
