Том 6. Лимонарь
Шрифт:
Чудеса пересказывались на московский лад, как свои московские легенды.
Особенно любимой была легенда о трех сестрах, одаренных Николой — Praxis de tribus filiabus (43) — у Николы Гостунского под Иваном Великим изображено это чудо, и не было на Москве невесты, которая бы не зашла помолиться Николе-обручнику; затем «чудо о ковре» — — Thauma de stromate, как свидетельство о необыкновенной милости святителя к последней жертве бедняков; еще «чудо о трех иконах» — Thauma de patriarcha: иконы эти, по преданию, хранились в Большом Успенском Соборе — Спаситель, Богородица и Никола; по рассказу, цареградский патриарх иконоборец обозвал Николу «смердовичемъ», т. е. низкого происхождения — чудо особенно любимое
Поминались и местные чудеса — всякие «новыя прощи», т. е. исцеления: по-русски простить и исцелить одно и то же; или такие чудеса, которые были закреплены иконописцами. Все, кто побывал в Теребеньской пустыни (Бежецкого уезда, Тверской губернии, село Теребени), помнят чудесную живую летопись на стенах собора: (45)
1657 г. — чудесное избавление от пожара соборной церкви, в которой стояла древняя чудотворная икона святителя Николая.
1664 г. — повторение того же;
1705 г. — чудесное исцеление одной женщины от глазной болезни;
1707 г. — чудесное исцеление портного мастера, за воровство наказанного болезненным недугом, и раскаявшегося;
1709 г. — исцеление устюжского воеводина сына, одержимого недугом;
1712 г. — девицу, не обретавшуюся долгое время в доме своем, святитель Николай представляет в дом ее;
1802 г. — чудесное исцеление от болезни крестьян в сельце Пхове г—жи Гликерии Федоровны Козляиновой;
1804 г. — Бежецкий помещик Куминов наказывается во время бежецкого крестного хода в городе Бежецк за дерзкие и хульные слова и, по раскаянии, в виду всех, исцеляется;
1815 г. — исцеление расслабленного руками и ногами в городе Бежецке на реке Мологе.
Но больше всех книжных чудес и «прощъ» ходило по русской земле сказок о Николае чудесных, от которых веяло и светило теплотой сердца, состраданием и милостью, и вера в Николу входила в душу русского народа — с нею на свет рождались, а образ Николы — тройной — сливался в один образ милостивой судьбы.
И до чего эта вера в Николу была крепка и надеянна — подлинно русская вера — камень русской веры.
*
Был в Москве один подрядчик: Мыслин. Или, как называли его простые люди, прислуга и дворники, Смыслин. У него и лавочка — гастрономический магазин: купец. Росту — под Петра, а живот выпятился, утюгом торчит самостоятельно из-под длинного до пят сюртука, растительность по лицу редкая, как у мамонта, а голова примаслена, волос конский с проседью, под скобку. Уважал старину, церковный староста и большой делец — Смыслин. А имел он всякие дела с соседом. Сосед фабрикант Лев Семеныч или как звал его Мыслин по-русскому Лен Силеныч, — с вида он, ну как Мыслин, только все наоборот: тощий, маленький, борода крепкая, а на голове голо, как коленка. И была у них большая дружба. Лев Семеныч взял Мыслина своей деловитостью и порядком: всегда аккуратный расчет и никогда в товаре нет подмены и все точно, что скажет, то исполнит, и сговорчивый, не канительщик, и в делах большое понятие имеет, дело свое любит, иметь дело с таким одно удовольствие, а кроме того, еще и хороший человек. И так полюбился Мыслину сосед, всем он его как пример выставляет, и всегда к слову помянет, даже и некстати. И одно горе: Лев Семеныч — еврей.
Если, скажем, Мыслин, а за душой делов у него без счету всяких, и было и есть в чем каяться и даже вот под конец-то жизни, не постыдясь взрослых сыновей и памяти покойницы жены, он еще раз женился и совсем на молоденькой да и одурел, всем и каждому только и рассказывает, срам! расхваливая молодость своей жены или, как сам выражается, «Настя — Иверские ворота!» — но он и в одури
А если, скажем так, чего не дай Бог, помрет Мыслин без покаяния, а сыновья еще и обманут, о душе воли его не исполнят, и придется ему угодить в тартары, и засадят его в смоляной котел кипеть — и опять же никак не в тот, куда Льва Семеныча, потому что он, Мыслин, крещеный и нигде в писании не говорится о смесении, сказано: «обителей много», а, стало быть, мучиться заставят в одиночку и не обмолвишься словечком, в несчастье с приятелем.
По закону так выходит. И Мыслин верует и не сомневается в законе. И не то, что не хочет примириться, а ищет он какой-ни-на-есть довод в вере же, по которому и еврею Льву Семенычу угол в царствии небесном найдется, а если уж в ад кромешный тому и другому, то по крайности вместе, в один котел лезть кипеть.
тут-то вот русская вера — Николина вера — вера в Николу, который не то, что выше закона, но... который может и сам, чего хочешь, — «в два счета под закон подведет», — и в которого нельзя не верить, встрепенула все существо Мыслина от его мамонта до утюга ненасытной утробы.
«Если Лев Семеныч признает Николу, дело сделано и беспокоиться нечего!»
Мне надо было по какому-то делу к Льву Семенычу. И я застал Мыслина Я не раз встречал его у Льва Семеныча, но на этот раз он поразил меня своей необыкновенной торжественностью, меня он не заметил.
«Лен Силеныч, — говорил Мыслин, — я понимаю, вы, как еврей, не признаете Христа, это так полагается, — и вытягивая мамонтову голову и вобрав в себя весь свой утюг: — Лев Силеныч, я понимаю, но... а Никола Угодник..?»
*
Оса на Каме — Пермская земля. Кто жил в Осе, не позабудет!
Возможно ли представить себе здесь, на этой полосе Океана — в Европе — на сыром и монотонном побережье, какая такая зима — белое царство — санный путь через Каму, и никто ничего не знает о весне, когда каждый день, замечай: сегодня взбухло и отяжелело небо и снег осел, завтра показались проталины, а вот, глядишь, и первый цветок — глазам не веришь, прямо из-под снега, потом загремят ручьи, и половодье — река пошла! — воистину, всеобщее воскресение из мертвых. А лес, где не один, а сколько их леших «хозяев» ведут несводимый счет деревьям, неподсчетным человеку, и в знойное лето пожар — оранжевое солнце сквозь гарью затуманенное на версты небо. А сумерки — самое сокровенное, что есть в переменчивом лице часов, когда душа напоена, чувства напряжены и мысль мечтательна.
Оса — Камская Оса — родина зимы, весны, дремучих лесов, лесных пожаров и волшебных сумерок.
Вокруг Осы татарские деревни и из всех Елпачиха — татарский «цик». Вам всякий укажет кантонного начальника Одутова, получившего за свою рассудительность русское прозвище Микулая Микулаича в честь Николы, который, как известно, и русского и татарина в обиду не даст и рассудит по справедливости. А кроме Одутова в Елпачихе вам не миновать Хассана, самого беднеющего, всего-то и есть одна лошадь.