Том 6. Лорд Эмсворт и другие
Шрифт:
— Я?
— Нашел, идиот!
— Как?
— Ну, нашел в этом фургоне.
— Ты что, не слышала? — чуть не плача проговорил Хьюго. — Пилбем нас видел.
— Знаю.
— Что же делать?
— Отрицать.
— Э?
— Отрицать, и все.
Хьюго вздрогнул. Да, это дело.
— Это дело! — крикнул он в трубку. — Пойду скажу Пилбему, что, если он хоть вякнет, я его задушу.
— Очень хорошо. А я пойду к дяде Кларенсу. Наверное, он захочет с тобой поговорить.
— Минуточку! Миллисент!
— Да?
— Когда я ее нашел?
— Десять
— Миллисент! Минуточку!
— Да?
— Старик подумает, ее украл Бакстер.
— Прекрасно. Ну, держись. Я сейчас.
Хьюго снова стал ждать и наконец услышал что-то вроде кудахтанья.
— Кук-кук-кук…
— Да, лорд Эмсворт?
— Кук… Кармоди!
— Да, лорд Эмсворт.
— Вы ее нашли?
— Да, лорд Эмсворт.
— В его фургоне?
— Да, лорд Эмсворт.
— Ой, Господи!
— Да, лорд Эмсворт.
До сих пор беседа шла легко, но Хьюго понял, что надо прибавить еще что-то. Во всякой судьбе есть приливы; такой — не повторится. Он дважды глотнул и начал:
— Лорд Эмсворт, воспользуюсь случаем, чтобы вам кое-что сказать. Это вас удивит, надеюсь — не огорчит. Мы с вашей племянницей Миллисент любим друг друга и просим у вас разрешения пожениться. Я небогат. Строго говоря, у меня ничего нет, кроме жалованья. Но мой дядя, сэр Лестер, владеет Лестер-холлом в Вустершире… надеюсь, вы слышали? С большой дороги налево, мили две… Так вот, владеет, а я — наследник. Да, он здоров, но ведь немолод, а всякая плоть — трава. [64] Так что у меня будет дом, и парк, и доход с земель. В общем, Миллисент я прокормлю, а если бы вы знали, как мы любим друг друга, вы бы не препятствовали нашему счастью. В общем, вы согласны, лорд Эмсворт?
64
Всякая плоть—трава. — См. 1 Петр. 1: 24.
Трубка не отвечала, словно граф онемел от ужаса. Потом он шесть раз сказал: «Алло!», два раза — «Это вы?», и Хьюго подумал, что такая прекрасная речь пропала втуне.
Печаль его уменьшил голос Миллисент:
— Алло!
— Алло?
— Хьюго, что тут делается!
— Я ему все сказал.
— А он сказал нам: «Да, да, да, да. Замечательный молодой человек. Всегда мне нравился». Я сказала: «Можно мне выйти за него замуж?» Он сказал: «Замуж? Конечно, конечно, конечно, всенепременно». Тете Констанс стало плохо, дядя Галли на нее рассердился, а дядя Кларенс все говорит: «Конечно, конечно». Не знаю, что думает Парслоу. Он глядит в потолок и пьет портвейн. Ну, пойду. Держись. Я сейчас.
Человек, чье счастье и несчастье качаются на весах за три мили от него, трубку не повесит. Хьюго напряженно застыл, словно слушал по радио о матче, на который держал пари. Но разудалый голос напомнил ему, что есть и другие люди, и, обернувшись, он увидел Пилбема.
Тот был доволен жизнью.
— Привет! — сказал Перси Пилбем. — Вот вы где, дорогуша! Хьюго вспомнил, что должен ему кое-что сказать.
— Эй, вы! — крикнул он.
— Да, дорогуша?
— Хотите, чтобы я растер вас в пюре?
— Нет, дорогуша.
— Тогда слушайте. Вы меня со свиньей не видели. Ясно?
— Я же видел!
— Нет.
Перси Пилбем проявил не только понятливость, но и добросердечие.
— Ни слова больше! — сказал он. — Я вас понял. Все ясно, дорогуша, все ясно.
— Вот и запомните.
— Какой разговор! Запомню, дорогуша, запомню. Хочу прошвырнуться. Компанию не составите?
— Идите к черту!
— Хорошо, хорошо.
Он неуверенно направился к выходу, а в трубке раздался голос:
— Хьюго?
— Да?
— Хьюго, миленький, мы победили! Дядя Кларенс сказал «Конечно» пятьдесят пять раз, а тете Констанс он посоветовал не лезть в чужое дело. Он — ангел.
— Как и ты.
— Я?
— Да.
— Нет, это ты — ангел.
— Ты, — сказал Хьюго с весомостью опытного богослова.
— Ну, хорошо. Они едут домой, а я пойду пешком. Хватай эту Роннину машину, езжай мне навстречу. Покатаемся по Англии. Нет, какой вечер!
— Уж такой, — согласился Хьюго. — Одно слово, вечер. Бегу. Жди.
— Молодец! — сказала Миллисент.
— Пип-пип! — сказал Хьюго.
Глава шестнадцатая
ВСТРЕЧА ВЛЮБЛЕННЫХ
Минуту эту Сью пыталась представить сотни раз, но воображение ей отказывало. Иногда глазами души она видела, что Ронни замкнут и холоден; иногда — что он потрясен; иногда — что показывает на нее пальцем, как персонаж мелодрамы, обличающий обманщика. Только к одному она не была готова—к тому, что созерцала сейчас.
Итон и Кембридж хорошо тренируют своих сынов. Когда те поймут основной закон бытия: «Чувств не выказывай», землетрясения и взрывы должны сказать спасибо, если дождутся сдержанного: «А, что там?» Однако и Кембридж не всесилен, тем более — Итон. Совесть догрызла Роналда Фиша до того, что железный костяк рухнул. Пунцовое лицо, взъерошенные волосы, вылупленные глаза и дрожащие пальцы свидетельствовали именно об этом.
— Ронни! — закричала она.
Больше она ничего закричать не успела. Ронни представил себе, что тетя Констанс озирает ее сквозь лорнет в черепаховой оправе, и сердце его раскололось, кровь Фишей вскипела. Теперь он не колебался.
Он прыгнул, схватил ее, прижал к себе, и Бакстер против воли услышал целый каскад покаяний. Ронни рассказывал, что он — свинья, мерзавец, подлец, негодяй, собака и червь. Если бы он говорил о Перси Пилбеме, он не нашел бы лучших определений.
Диалог не нравился Бакстеру и в этом виде, но дальше его просто затошнило. Сью сказала, что виновата она одна. Нет, сказал Ронни, нет, нет и нет. Она (Сью). Нет, он (Ронни), поскольку он— собака и червь. Мало того, он гад, идиот и остолоп.
— Ничего подобного!