Том 6. Может быть — да, может быть — нет. Леда без лебедя. Новеллы. Пескарские новеллы

д'Аннунцио Габриэле

Турлендана спокойно слушал.

— Вторым ее мужем, после пятилетнего вдовства, был ортонец, сын Ферранте, отчаянный человек, который связался с контрабандистами во время войны Наполеона с англичанами. Он вывозил сахар и кофе на английских судах из Франкавиллы в Сильви и Монтесильвано. Возле Сильви с башни Сарацинов, под самым лесом, ему подавали сигналы. Когда проходил патруль — плон-плон, плон-плон — и мы скрывались за деревьями… — Рассказчик увлекался своими воспоминаниями, сыпал словами и оживлял рассказ жестами и восклицаниями. Его маленькая

фигурка то съеживалась, то вытягивалась. — В конце концов сын Ферранте был смертельно ранен в спину ружейным выстрелом, его убили солдаты Иоахима Мурата ночью, на побережье. Третьим мужем был Титино Пассакантандо, который умер у себя в постели от дурной болезни. Четвертый еще жив. Это Вердура, славный малый, он же продает вино. Вы его увидите, сударь.

Дойдя до этого достопримечательного трактира, они расстались.

— Спокойной ночи, сударь!

— Спокойной ночи!

Турлендана спокойно вошел в трактир, к величайшему удивлению сидевших за длинными столами посетителей.

Он попросил чего-нибудь поесть, и Вердура пригласил его подняться наверх, где столы были уже накрыты к ужину.

Там не было еще никого. Турлендана сел и начал жадно есть, наклонив голову над блюдом и без передышки, как очень голодный человек. Он был почти совершенно лыс, глубокий красноватый шрам пересекал его лоб и доходил до половины щеки. Густая седая борода покрывала сильно выдающиеся скулы, кожа, темная, сухая, изрытая, сожженная солнцем, изможденная страданиями, казалось, не сохранила ни следа человеческой жизни, глаза и все очертания лица, казалось, уже застыли и окаменели от времени.

Вердура сел против него и с любопытством стал смотреть на чужестранца. Это был очень толстый человек с красным лицом, покрытым тонкими жилками, как коровье вымя.

— Откуда приехали? — наконец спросил он.

— Издалека, — просто ответил Турлендана, не подымая головы.

— А куда держите путь? — снова спросил Вердура.

— Остаюсь здесь.

Изумленный Вердура замолчал. Турлендана, отрезая у рыб головы и хвосты, отправлял их одну за другой в рот и съедал, пережевывая кости. Съев две-три рыбы, он отпивал глоток вина.

— Знаете ли вы здесь кого-нибудь? — снова спросил Вердура, сгорая желанием что-нибудь выведать.

— Быть может, — ответил тот просто.

Сбитый с толку лаконичностью собеседника, трактирщик снова умолк. Лишь слышно было медленное жевание Турленданы и глухие крики посетителей нижнего этажа.

— Где родился ваш верблюд? — спустя немного спросил Вердура. — Настоящие ли у него эти горбы? Как можно приручить такое большое и сильное животное?

Турлендана молчал.

— Как ваше имя, господин чужестранец?

Последний поднял голову и просто ответил:

— Мое имя — Турлендана.

— Что-о?

— Турлендана.

— Ах!

Недоумение хозяина было безгранично. И вместе с тем род безотчетного страха стал шевелиться в глубине его души.

— Турлендана!.. Из здешних мест?

— Из здешних мест.

Вердура широко раскрыл

свои большие голубые глаза.

— Значит, вы не умерли?

— Не умер.

— Значит, вы — муж Розальбы Катены?

— Я — муж Розальбы Катены.

— Так как же теперь! — воскликнул Вердура с нерешительным жестом. — Ведь нас — двое.

— Нас двое.

С минуту длилось молчание. Турлендана спокойно доедал последний кусок хлеба, среди тишины слышалось слабое хрустение. Благодаря его природному благодушию и беспечности или благодаря своей необыкновенной глупости Вердура понял только, что случай этот из ряда вон выходящий. Под влиянием внезапного порыва радости он невольно вскочил.

— Идем к Розальбе! Идем! Идем! Идем!

Он подхватил возвратившегося земляка за руку и повел сквозь ряды посетителей, не переставая кричать:

— Вот Турлендана, Турлендана, матрос, муж моей жены, Турлендана, тот самый, который умер! Здесь Турлендана. Вот Турлендана!

Турлендана пьяный

Когда он допил последний стакан, часы на ратуше пробили два часа ночи.

— Пойдем, что ли? — сказал Биаджо Квалья заплетающимся языком, когда в тишине лунной ночи явственно прозвучали удары.

Чавола лежал под скамьей, едва шевеля своими длинными ногами, и бредил о тайной охоте в запретном парке пескарского маркиза, воображаемый запах жареного зайца щекотал его горло, а ветер доносил смолистый запах приморского соснового леса.

— Марш вперед! — скомандовал Биаджо Квалья, пихнув ногой белокурого охотника и поднимаясь.

Чавола с большим трудом поднялся, это был худой и долговязый парень, похожий на левретку.

— Вперед так вперед! Двигайся! — повторил он, почти покровительственно подымая руку кверху, в это время он грезил о спугнутых птицах.

Поднялся и Турлендана, увидя позади себя продавщицу вина Царриканте, у которой были свежие щеки и упругие груди, он хотел обнять ее. Но Царриканте вывернулась из его объятий, пустив ему вдогонку грубую брань.

У дверей Турлендана попросил своих приятелей проводить его немного. Но Биаджо Квалья и Чавола, которые составляли достойную парочку, с громким хохотом повернулись к нему спиной и удалились в освещенное луной пространство.

Турлендана остановился и стал смотреть на луну, круглую и красную, как лицо каноника. Вокруг царила тишина.

Впереди белели ряды домов. Какой-то кот, взобравшись на ступеньки входной лестницы, нарушал своим мяуканьем безмолвие майской ночи.

Турлендана, который в пьяном состоянии был склонен к проявлениям нежности, тихо протянул руку, чтобы погладить животное. Кот был нелюдимого нрава, — он вскочил и скрылся из виду.

Увидя приближающуюся к нему бродячую собаку, Турлендана попытался излить на ней переполняющие его душу нежные чувства. Но собака прошла мимо, не отвечая на его призывный оклик и на углу улицы принялась грызть кости. Среди тишины ясно слышался скрип ее зубов.