Том 6. Перед историческим рубежом. Балканы и балканская война
Шрифт:
Что такая армия, как румынская, заняв чужую беззащитную землю, меньше всякой другой армии способна была в своем поведении давать образцы великодушия и благородства, это ясно само собой. Разумеется, тут не было потоков крови, массовых убийств, истребления сел и городов, ибо не успело и не могло выработаться необходимое для этого остервенение. Но грабежи, побои, насилия шли своим чередом. Инстинкт личного стяжания, захвата, грабежа играет в современных войнах гораздо большую роль, чем можно было бы думать. Человек, оторванный от своей семьи и среды, выброшенный на неприятельскую территорию, попадает во власть тех же самых чувств, которые в XIII столетии толкали какого-нибудь бродягу ко "гробу господню"… Пример подавали румынские офицеры, которые захватывали седла из болгарских военных складов, швейные машины и зеркала из частных домов. По тому же пути шли, конечно, и солдаты, которые захватывали, что могли. Во Враце они учинили разгром порохового склада, вообразив, что болгары спрятали там какие-то драгоценности. Последовал взрыв, уничтоживший нескольких румынских
Теперь бедные «победоносные» полки возвратились назад, — отощавшие, измученные и ожесточенные. Следом за ними пришла холера. Санитарное ведомство пробует предпринять кое-какие меры предосторожности; их характер лучше всего выражается в символическом побрызгиваньи улиц известью, которое производится в бухарестских предместьях. Но военное начальство знать не хочет санитарных предписаний. Каждый торопится как можно скорее вырваться из зараженных рядов и укрыться в собственной квартире. Наперекор всем запретам, офицеры из вагонов направляются в вокзальные буфеты и, угрожая револьвером, требуют пищи у перепуганной прислуги. Истомленные солдаты не хотят подчиняться карантинному испытанию. Врачебные власти жалуются и грозят отставкой. Министр внутренних дел Таке Ионеску покинул страну, справедливо решив, что холерный период гораздо безопаснее проводить во Франции. Во всем административном аппарате царит полная анархия. А холера, не испугавшись европейски-конституционного фасада Румынии, чувствует себя прекрасно в азиатских условиях, созданных нищетой и тьмой управляемых и преступной беспечностью управляющих. Она не только развернулась веером по деревням, не только кольцом охватила городские предместья, но перенесла уже свои операции и в наиболее благоустроенный центр столицы: были, как известно, смертные случаи на главной артерии города, Calea Victoriei…
Из новой провинции тоже идут недобрые вести. Болгары не хотят верить, что они становятся гражданами Румынии. Им объясняют, что ввиду "ректификации границ" они отныне должны в церквах молиться богу не за царя Фердинанда, а за короля Карла. Но они не верят. Они проливали кровь за освобождение македонских братьев (они-то этому честно верили), многие из них погибли, оставшиеся возвращаются теперь в свои места. И вот им говорят, что «освобожденные» македонцы отошли к Сербии и Греции, а сами они, освободители, отныне, в качестве румынских граждан, лишаются всех политических и национально-культурных прав. Этому, как видите, поверить не легко. И можно предвидеть, что румынское правительство скоро начнет прибегать к таким мерам убеждения, которым нельзя не верить.
Коалиционное консервативное правительство, обогатившее страну новой провинцией и холерой, чувствует себя не на розах. В его собственной среде — жестокий раздор между консерваторами и консерваторами-демократами. Этот раздор все более обостряется, ибо в новой провинции — богатейшие области, годовое производство которых оценивается в 163 миллионов франков, — стоят на очереди тысячи административных назначений, и каждая из клик стремится предоставить новые места своим политическим клиентам. Расколотое внутри, правительство в то же время до последней степени скомпрометировано извне и лишено всякого авторитета в стране.
Либералы — сильнейшая партия в стране, и за тот порядок вещей, который в ней существует, они ответственны больше всех. В течение 47 лет существования новой Румынии — 28 лет у власти стояли либералы. Они же несут главную тяжесть ответственности за захват квадрилатера: это была, главным образом, их программа, и они толкнули консерваторов на путь ее выполнения. Теперь, изо всех сил проталкиваясь к власти, либералы берут на себя обязательство «разрешить» аграрный вопрос, реформировать избирательный закон и, вместе с консерваторами, дают неопределенные, но заманчивые обещания евреям. Ни по своему составу, ни по своим традициям румынский либерализм неспособен, однако, развязать или рассечь феодальные узы, связывающие развитие страны.
В Македонии феодальные аграрные отношения уничтожены внешней катастрофой: изгнав турецких «бегов» (NB: и истребив половину крестьян!), балканская война ликвидировала македонский феодализм. Что же касается Румынии, то балканская катастрофа только обострила ее внутренние вопросы, но разрешить их не могла. В Румынии владычествует не турецкая, а своя собственная, национальная каста. Внешняя катастрофа уничтожить ее не может. Но зато можно с уверенностью сказать, что вся политика владычествующей касты, в ее консервативных и либеральных разновидностях, энергичным темпом ведет страну на путь внутренней катастрофы.
"Киевская Мысль" N 261, 21 сентября 1913 г.
Рабочая партия
В борьбе с рабочим движением румынская либеральная олигархия прибегает к тому средству, которое ей никогда не изменяло: к коррупции. Вряд ли есть в мире другая страна, где бы политическая коррупция, во всех ее видах и формах, играла такую роль, как в жизни Румынии. Главным орудием коррупции является непропорционально большой государственный бюджет.
Политически и нравственно независимой интеллигенции здесь нет. В стране с нищим крестьянством и слабой индустрией интеллигенция, естественно, прилепляется к государственному аппарату. А правящая олигархия прекрасно извлекает все выгоды из такого положения, в зародыше подавляя всякое самостоятельное движение мысли или совести в среде интеллигенции. Подачкам, стипендиям, жалованьям и пенсиям нет конца. Будущий адвокат, врач, учитель или писатель уже со школьной скамьи привыкают
В 1900 году либеральное правительство провело закон о принудительно-цеховых организациях из хозяев и рабочих. Цель закона была — создать в правлениях цеховых организаций платные места для рабочей интеллигенции, деморализовать таким путем передовых рабочих и обессилить массу. Но румынская зубатовщина в применении к рабочим сорвалась, как она срывалась и в других местах. В первые же годы существования цеховых организаций сказался непреодолимый антагонизм между хозяевами и рабочими, и этот антагонизм привел к развитию профессионального рабочего движения внутри принудительных организаций смешанного состава. Энергичный толчок, который сразу вывел румынское рабочее движение на более широкую дорогу, дан был событиями русской революции.
Под непосредственным впечатлением трагедии 9 января* группа бухарестских рабочих, связанных еще с первой эпохой румынского социализма, созвала массовое собрание сочувствия русскому народу. Полиция пыталась помешать, тем не менее, собрание состоялось и имело огромный успех. Настроение рабочих сильно поднялось. Выпущен был один номер социалистической газеты. В это время в рабочее движение вступает Х. Раковский и сразу становится во главе его.
Раковский — не румын, а болгарин, из той части Добруджи, которая, по Берлинскому трактату, отошла к Румынии. Он учился в болгарской гимназии, был исключен из нее за социалистическую пропаганду, университетский курс проходил в южной Франции и французской Швейцарии. В Женеве Раковский попал в русский социал-демократический кружок, находившийся под руководством Плеханова и Засулич*. С этого времени он тесно связывается с марксистской русской интеллигенцией и, спустя несколько лет, деятельно работает на почве русской политической литературы под псевдонимом Х. Инсарова. За свою связь с русскими Раковский в 1894 году подвергается высылке из Берлина. После окончания университета он приезжает в Румынию, в свое официальное отечество, с которым его до тех пор ничто не связывало, и отбывает воинскую повинность в качестве военного врача. Далее начинается эпоха его непосредственного знакомства с Россией, и оно сразу заходит так далеко, что в 1900 году Раковского высылают из Петербурга после месячного пребывания в столице. Это было время операций небезызвестного провокатора Гуровича* в петербургской литературной среде. Гурович, между прочим, занимался тогда, и весьма удачно, хлопотами за высланных и заточенных литераторов, с которых предварительно получал некоторую сумму на смазку чьего-то высокопоставленного родственника, возможно, что и мифического. С Раковского Гурович также заполучил на расходы по «родственнику», и в результате этой трансмиссии Раковский в 1901 году беспрепятственно возвращается в Петербург и остается в нем свыше года. После нового двухлетнего пребывания во Франции, в социалистических кругах которой он успел еще раньше стать своим человеком, Раковский в 1903 году снова вступает на почву Румынии.
В 1905 году, после собрания сочувствия русскому народу, Раковский, вместе с передовыми рабочими и при постоянном содействии Гереа, [50] ставит еженедельный орган "Rominia Moncitoare". В это время стачечное движение в стране принимает, под влиянием толчка со стороны России, массовый характер и с ремесла переносится на государственные предприятия: бастуют рабочие казенных табачных и спичечных заводов; бастуют почтальоны, даже городовые обращаются в "Rominia Moncitoare" с просьбой организовать им забастовку. Внутри цеховых организаций борьба принимает крайне острый характер. Деклассированные и корруптированные рабочие, устроившиеся при содействии хозяев и властей в качестве цеховой бюрократии, открывают поход против самостоятельного рабочего движения. Кульминационным пунктом похода явилось нападение цеховых заправил, при поддержке полиции, на рабочее собрание, созванное Раковским в Констанце. Произошло форменное побоище, в довершение которого полиция отвезла окровавленного оратора в участок. Эта расправа вызвала крик возмущения со стороны рабочих всей страны. Но тут разыгралось страшное крестьянское восстание (март 1907 года) и еще несравненно более страшное подавление восстания, — эти события провели черту под первым периодом рабочего движения.
50
О Гереа см. в этом томе статью Доброджану-Гереа. — Ред.