Том 6. С того берега. Долг прежде всего
Шрифт:
Alors le gouvernement commenca une lutte sourde contre les lois de la noblesse; il les mine en semblant les consolider; il a l'intention d''emanciper les communaut'es seigneuriales et n'ose pas se mettre `a l'oeuvre, et il punit, avec une s'ev'erit'e presque 'egale `a celle, montr'ee nagu`ere `a C'ephalonie par les Anglais, tout mouvement populaire vers l''emancipation. Le gouvernement h'esite entre la peur d'une Jacquerie et le p'eril d'une r'evolution; il recommande l''emancipation `a la noblesse (manifeste du 12 avril 1842), et il impose aux paysans l'ob'eissance muette et passive; il d'esire l'affranchissement des communaut'es seigneuriales et rend esclaves du domaine imp'erial les communaut'es affranchies.
Confusion et chaos! Le gouvernement russe, d'efiant et irr'esolu, plus brutal que ferme, entour'e d'une bureaucratie v'enale et perfide, tromp'e par ses deux polices, vendu par ses amis, se trouve dans une voie sans issue. Despotisme limit'e par la concussion, il d'esire quelquefois all'eger les maux du Peuple et ne peut y r'eussir; il voudrait quelquefois arr^eter le pillage organis'e; mais le pillage est plus fort que le gouvernement. Triste, bilieux, endurci, il n'a d'appui solide et immuable que l'arm'ee. Et si, par hasard, l'arm'ee n''etait pas aussi immuable qu'il le croit?..
La physiologie de l'histoire, la th'el'eologie naturelle organique nous enseigne que le plus d'etestable gouvernement peut durer quand il a encore quelque chose `a faire; mais tout gouvernement est pr`es de sa fin, quand il ne peut plus rien faire ou ne fait plus rien que le mal; quand tout ce qui est progr`es se change en p'eril pour lui; quand il a peur de tout mouvement. Le mouvement, c'est la vie; le craindre, c'est ^etre `a l'agonie. Un semblable gouvernement est absurde; il doit p'erir.
Quand l'aigle imp'eriale sera revenue dans son antique patrie, elle ne repara^itra plus en Russie. La prise de Constantinople serait le commencement d'une nouvelle Russie, d'une f'ed'eration slave d'emocratique et sociale.
Salut fraternel.
Londres, 20 novembre 1849
Принося вам благодарность за честь, которую вы оказали моему письму о России [90] , опубликовав его перевод в «Italia del Popolo», прошу вас разрешить мне прибавить к нему некоторые размышления, навеянные последними событиями. Я был бы вам очень признателен, если б вы предоставили им место в своей газете.
90
Это письмо, опубликованное в еженедельном прибавлении к «La Voix du Peuple».
Говорят о войне между Россией и Турцией. Совершенно очевидно желание императора Николая порвать отношения с Портой; мало разборчивый в средствах, он удовлетворился предлогом, лишенным всякого основания и возмутительно бесчеловечным. Удивительно, что такой искусный человек, как г. Титов, некогда московский либеральный литератор, не нашел лучшего предлога, хотя бы в интересах своей собственной репутации.
Странная вещь! Император Николай, после 24-летнего царствования, выступает столь же неумолимым притеснителем, как и в первые дни по воцарении. Мир начинал уже забывать злополучные дни, когда в Варшаве царил порядок; его репутация становилась лучше при сравнении с развращенностью и кровожадным варварством других правительств. Превзойденный в жестокости июньскими расстрелами, мрачным delirium tremens [91] своего соседа, а также извращенной нимфоманией своей соседки, которая воспитала ребенка, своего сына, для исполнения обязанностей палача, император Николай был оттеснен во вторые ряды тирании. Но вот он предстает перед всем миром, бросая решительный вызов Турции, под предлогом, что Порта, памятуя, что она не является ни христианской, ни цивилизованной, отказывается выдать семьсот-восемьсот героев, которых ему хочется расстрелять.
91
белой горячкой (лат.). – Ред.
И в самом деле – это оскорбление серьезное, и приятелям не следовало бы отказывать друг другу в подобных мелких услугах!
Этот инцидент закончится, быть может, без
Византия – извечная мечта России, светоч, который еще с X века она никогда не теряла из виду. Византия для восточных варваров – это восточный Рим. Русский народ называет ее Царьградом, царицей городов, городом кесарей. Оттуда пришла его религия: Византия спасла его от католицизма и римского права; Византия, погибая под ударами османов, передала России своего двуглавого орла, орла двойной империи, как приданое одной из Палеологов, ставшей супругой первого московского царя. Петр I и его преемники не могли спать спокойно, им нужен был Константинополь. Окровавленные клочья Ливонии, Эстонии, Финляндии и, наконец, Польши не удовлетворили их. Целью их стремлений, их утопией, их идеалом является Константинополь. Екатерина II дала имя Константина своему второму сыну. Одного из сыновей Николая, генерал-адмирала, также зовут Константином.
Время для ведения войны выбрано неплохо, и, быть может, мы увидим, как двуглавый орел, покинув северные льдины, воссядет на полумесяц, венчающий христианские куполы Святой Софии. Стамбул падет, Византия возродится! Да свершится судьба!
Что же означает этот инстинкт, это вечное и роковое стремление славянороссов к Византии, начиная с варягов, начиная с Олега и Святослава, отправившихся прибить щит варварства и язычества к стенам Восточной империи, и вплоть до императора Николая? Природный ли это инстинкт, физиологический закон или, если хотите, предопределение?
В интересах императора я посоветовал бы ему однако не решаться на эту войну и зрело поразмыслить, прежде чем предпринять ее.
Вы воображаете, быть может, что я хотел бы отвратить его от войны, пугая тем, что его войска будут разбиты? Нет, русская армия одержит победу.
Вы воображаете, быть может, что Европа не допустит этого? Вовсе нет; Европа допустит всё.
Я знаю очень хорошо, что подобная война вызовет много шуму. Разошлют дипломатические ноты; командируют видных дипломатов; отправят какой-нибудь армейский корпус на маневры; на другие маневры пошлют морской флот. Этим предлогом воспользуются, чтобы вотировать дополнительные кредиты. В парламентах произнесут великолепные речи, которые опрокинут министерства. На улицах будут устраивать сборища. В газетах напечатают громовые статьи и воззвания к народу. Испробуют мирные манифестации, которые дадут возможность сторонникам порядка расстрелять и сослать своих врагов. Потом министры объявят, что русский император представил чистосердечные и удовлетворительные объяснения; что он не намерен расширять свои владения; что война с Турцией направлена только против пагубных и разрушительных учений; что вопрос идет лишь о нанесении удара социализму в Константинополе, – и воцарится тишина. Помешала ли Европа России поглотить Польшу, опустошить Венгрию и покровительствовать Молдавии и Валахии?
И кто мог бы произнести это вето?
Франция, быть может? Франция, как леди Макбет, не так-то скоро смоет кровавые пятна со своих братоубийственных рук. Франция слишком виновна, чтоб осмелиться поднять голос против чужого беззакония.
Англия, быть может? Она сильна, но с ней договорятся. Ей отдадут Египет. Ей можно было бы отдать Петербург, не потерпев убытка на этой сделке! Между тем, она сожжет корабли, принадлежащие каким-нибудь русским купцам, заключит с огромными выгодами торговый договор и займет на время несколько островов, которые позабудет возвратить.
Австрия? Но разве существует Австрия? Это историческая реминисценция, географическое понятие, труп, который еще не успели похоронить.
Не сделает ли это случайно русский паша в Берлине? Но может ли это правительство быть чем-нибудь иным, как не русским?
И тем не менее я не советовал бы императору Николаю ехать греться на солнышке, сияющем над берегами Босфора. В Петербурге холодней, но там безопаснее. В случае завоевания Константинополя железный скипетр Петра I переломится при попытке растянуться до Дарданелл; в случае завоевания Константинополя династия Романовых становится невозможной, бесполезной и теряет всякое значение.