Том 6. Стихотворения

Белый Андрей

3

Душа. Метет душа, — Взметает душный полог, Воздушный (полог дней Над тайной тайн дневных): И мир пустых теней, Ночей и дней — осколок Видений, снов, миров Застывших, ледяных — Осколок месячный: — Над сетью серых елок Летит в провал пространств Иных, пустых, ночных… Ночей, душа моя, Сметай же смертный полог, — И дней!

4

Угрюмая, она Сошла в угрюмой нощи: Она, беспомощно Склонись на мшистый пень, — Внемля волненью воли (Как ропщут, взропщут рощи), — В приливе тьмы молчит: Следит, как меркнет день. А даль вокруг нее Таинственней

и проще; А гуще сень древес, — Таинственная сень… Одень ее, покров — Покров угрюмой нощи, — Одень!

Март 1908

Москва

«Да, не в суд или во осуждение…»

Как пережить и как оплакать мне Бесценных дней бесценную потерю? Но всходит ветр в воздушной вышине. Я знаю всё. Я промолчу. Я верю. Душа: в душе — в душе весной весна… Весной весна, — и чем весну измерю? Чем отзовусь, когда придет она? Я промолчу — не отзовусь… Не верю. Не оскорбляй моих последних лет. Прейдя, в веках обиду я измерю. Я промолчу. Я не скажу — нет, нет. Суров мой суд. Как мне сказать: «Не верю»? Текут века в воздушной вышине. Весы твоих судеб вознес, — и верю. Как пережить и как оплакать мне Бесценных дней бесценную потерю?

1907

Москва

Философическая грусть

Премудрость

Внемлю речам, объятый тьмой Философических собраний, Неутоленный и немой В весеннем, мертвенном тумане. Вон — ряд неутомимых лбов Склоняется на стол зеленый: Песчанистою пылью слов Часами прядает ученый. Профессор марбургский Когэн, Творец сухих методологий! Им отравил меня N.N., И увлекательный, и строгий. Лишь позовет она, как он Мне подает свой голос кроткий, Чуть шелковистый, мягкий лен Своей каштановой бородки Небрежно закрутив перстом, И, как рога завьются турьи, Власы над неживым челом В очей холодные лазури; — Заговорит, заворожит В потоке солнечных пылинок; И «Критикой» благословит, Как Библией суровый инок. Уводит за собой; без слов Усадит за столом зеленым… Ряды прославленные лбов… С ученым спорит вновь ученый.

1908

Москва

Мой друг

Уж год таскается за мной Повсюду марбургский философ. Мой ум он топит в мгле ночной Метафизических вопросов. Когда над восковым челом Волос каштановая грива Волнуется под ветерком, Взъерошивши ее, игриво На робкий роковой вопрос Ответствует философ этот, Почесывая бледный нос, Что истина, что правда… — метод. Средь молодых, весенних чащ, Омытый предвечерним светом, Он, кутаясь в свой черный плащ, Шагает темным силуэтом; Тряхнет плащом, как нетопырь, Взмахнувший черными крылами… Новодевичий монастырь Блистает ясными крестами — Здесь мы встречаемся… Сидим На лавочке, вперивши взоры В полей зазеленевший дым, Глядим на Воробьевы горы. «Жизнь, — шепчет он, остановясь Средь зеленеющих могилок, — Метафизическая связь Трансцендентальных предпосылок. Рассеется она, как дым: Она не жизнь, а тень суждений…» И клонится лицом своим В лиловые кусты сирени. Пред взором неживым меня Охватывает трепет жуткий, — И бьются на венках, звеня, Фарфоровые незабудки. Как будто из зеленых трав Покойники, восстав крестами, Кресты, как руки, ввысь подъяв, Моргают желтыми очами.

1908

К ней

Травы одеты Перлами. Где-то приветы Грустные Слышу, — приветы Милые… Милая, где ты, — Милая?.. Вечера светы Ясные, — Вечера светы Красные… Руки воздеты: Жду

тебя… Милая, где ты, — Милая? Руки воздеты: Жду тебя В струях Леты: Смытую Бледными Леты Струями… Милая, где ты, — Милая?

Апрель 1908

Москва

Ночью на кладбище

Кладбищенский убогий сад И зеленеющие кочки. Над памятниками дрожат, Потрескивают огонечки. Над зарослями из дерев, Проплакавши колоколами, Храм яснится, оцепенев В ночь вырезанными крестами. Серебряные тополя Колеблются из-за ограды, Разметывая на поля Бушующие листопады. В колеблющемся серебре Бесшумное возникновенье Взлетающих нетопырей, Их жалобное шелестенье, О сердце тихое мое, Сожженное в полдневном зное, — Ты погружаешься в родное, В холодное небытие.

Апрель 1908

Москва

Под окном

Взор убегает вдаль весной: Лазоревые там высоты… Но «Критики» передо мной — Их кожаные переплеты… Вдали — иного бытия Звездоочистые убранства… И, вздрогнув, вспоминаю я Об иллюзорности пространства.

1908

Москва

Искуситель

Врубелю

О, пусть тревожно разум бродит И замирает сердце — пусть, Когда в очах моих восходит Философическая грусть. Сажусь за стол… И полдень жуткий, И пожелтевший фолиант Заложен бледной незабудкой; И корешок, и надпись: Кант. Заткет узорной паутиной Цветную бабочку паук — Там, где над взвеянной гардиной Обвис сиренью спелый сук. Свет лучезарен. Воздух сладок… Роняя профиль в яркий день, Ты по стене из темных складок Переползаешь, злая тень. С угла свисает профиль строгий Неотразимою судьбой. Недвижно вычерчены ноги На тонком кружеве обой. Неуловимый, вечно зыбкий, Не мучай и подай ответ! Но сардонической улыбки Не выдал черный силуэт. Он тронулся и тень рассыпал. Он со стены зашелестел; И со стены бесшумно выпал, И просквозил, и просерел. В атласах мрачных легким локтем Склонись на мой рабочий стол, Неотвратимо желтым ногтем Вдоль желтых строк мой взор повел. Из серебристых паутинок Сотканный грустью лик кивал, Как будто рой сквозных пылинок В полдневном золоте дрожал. В кудрей волнистых, золотистых Атласистый и мягкий лен Из незабудок росянистых Гирлянды заплетает он. Из легких трав восходят турьи Едва приметные рога. Холодные глаза — лазури, — Льют матовые жемчуга; Сковали матовую шею Браслеты солнечных огней… Взвивается, подобный змею, Весь бархатный, в шелку теней. Несущий мне и вихрь видений, И бездны изначальной синь, Мой звездный брат, мой верный гений, Зачем ты возникаешь? Сгинь! Ты возникаешь духом нежным, Клоня венчанную главу. Тебя в краю ином, безбрежном, Я зрел во сне и наяву. Но кто ты, кто? Гудящим взмахом Разбив лучей сквозных руно, Вскипел, — и праздно прыснул прахом В полуоткрытое окно.

* * *

С листа на лист в окошке прыснет, Переливаясь, бриллиант… В моих руках бессильно виснет Тяжеловесный фолиант. Любви не надо мне, не надо: Любовь над жизнью вознесу… В окне отрадная прохлада Струит перловую росу. Гляжу — свиваясь вдоль дороги, Косматый прах тенит народ, А в небе бледный и двурогий, Едва замытый синью лед. Серпом и хрупким, и родимым Глядится в даль иных краев, Окуреваем хладным дымом Чуть продышавших облаков. О, пусть тревожно разум бродит Над грудою поблеклых книг… И Люцифера лик восходит, Как месяца зеркальный лик.