Том 7. Пьесы, рассказы, сказки 1941-1966
Шрифт:
Мусина-Пушкина. Это жестоко, Лермонтов.
Из театра доносится увертюра.
Лермонтов. Ежели бы вы знали, какою сердечностью были полны мои мысли о вас, вы бы не укоряли меня в жестокости.
Мусина-Пушкина. Как вы сказали, Лермонтов? Были? (Прижимает к глазам кружевной платок.) Ваши мысли были полны…
Лермонтов не успевает ответить. Входит Жерве. Он бледен, взволнован. Его шинель в пыли.
Жерве (быстро
Лермонтов. А что? Что случилось, Жерве?
Жерве. Дурные вести с Кавказа, Мишель.
Лермонтов. Говори!
Жерве. Получено известие… Саша Одоевский… (Запинается.)
Лермонтов (кричит). Ну?!
Жерве. Саша Одоевский умер от горячки… Где-то в дырявой палатке, в походе…
Лермонтов (хватает Жерве за плечи, трясет его и кричит). Убили Сашу! Откуда ты узнал?
Жерве. Он умер, Мишель.
Лермонтов. Нет, его убили! (Оборачивается и видит плачущую Мусину-Пушкину). Плачьте! Он стоит многих слез. (Поворачивается и, сгорбившись, идет в темную глубину сада.)
Жерве пытается его остановить, берет за руку.
(Вырывается.) Оставь меня, Жерве! (Уходит.)
Мусина-Пушкина (сквозь слезы). Как жестоко!
Жерве. Да! Его судьба была жестокой.
Мусина-Пушкина (не слышит Жерве). Неужто он прав, что это слишком тяжелая ноша для моих плеч? Нет. Нет. (Жерве.) Куда ушел Михаил Юрьевич? Верните его.
Жерве (зовет). Лермонтов! Мишель!
Никто не отзывается.
Я думаю, что будет лучше, если он сейчас побудет один.
Мусина-Пушкина. Будьте добры, найдите мой экипаж.
Жерве. Но вы же приехали на спектакль!
Мусина-Пушкина. Нет. Я не могу сейчас слышать даже музыку. Найдите, я умоляю вас.
Жерве уходит. В театр поспешно проходит Васильчиков. Он замечает Мусину-Пушкину, останавливается в стороне и, играя тростью, следит за ней. Мусина-Пушкина сидит в тени на скамейке и, отвернувшись, прижимает платок к глазам.
Васильчиков. Однако, должно быть, весьма сомнительное счастье быть героиней поэта. И выскочки.
Васильчиков, напевая, входит в театр. Мусина-Пушкина сидит все в той же позе, потом тихо,
Мусина-Пушкина. Лермонтов!
Зарница. Отдаленное ворчание грома. Тишина. Из театра долетает музыка.
Занавес
Бенкендорф и жандармский полковник с рукой на перевязи. Бенкендорф завязывает черный галстук. Лакей держит за его спиной мундир.
Полковник (читает по бумаге). «Перед своей смертью солдат Александр Одоевский, находясь в горячечном возбуждении, непрерывно говорил и звал к себе прапорщика Лермонтова, называя его то по фамилии, то попросту Мишей. Значение многих слов Одоевского в точности понять не удалось, но ежели судить по отдельным выражениям, то речь его содержала надежду на Лермонтова как на великого поэта, могущего зажечь в сердцах пламя негодования против несправедливостей государственных и духовной пустоты господствующих кругов».
Бенкендорф (причесываясь). Что у здорового на уме, то у помирающего на языке. Его величество справедливо заметил на днях, что поэзия есть вещество взрывчатое. Давно уже надо вам, батенька мой, кое-что предпринять насчет этого Лермонтова.
Полковник. Никогда не поздно, ваше высокопревосходительство.
Бенкендорф (передразнивая). Никогда не поздно! Никогда не поздно! Знаю я вашу повадку смотреть сквозь пальцы, мирволить таким вот Лермонтовым. А что получится, батенька? Человек зарвется и никакого выхода нам с вами не даст, как только поставить его самого под пулю. Знаете ведь, как на такие дела смотрит его величество.
Полковник. Знаю, ваше высокопревосходительство.
Бенкендорф. Ну, то-то! Не надо быть телятиной, когда служишь жандармом. (Надевает мундир.) Установить строжайшее наблюдение за Лермонтовым и доносить мне обо всем.
Полковник. Слушаю-с, ваше высокопревосходительство. (Хочет уйти.)
Бенкендорф. Постойте! А вы знаете, батенька, что такое эпиграмма?
Полковник. Обидные стихи, ваше превосходительство.
Бенкендорф. То-то, что обидные. Эпиграмма – это, милый мой, заступ, которым беспокойный человек сам себе роет яму. Попади она в руки обиженного, да будь этот обиженный человеком чести – и готово. Тут уж нам с вами делать нечего, а только ждать благоприятного результата. И без нас дело сделают. Понятно?
Полковник. Вполне понятно, ваше высокопревосходительство.
Бенкендорф. А то все учишь вас, учишь, а толку на ломаный грош. Ступайте. А эпиграммы Лермонтовские припасите, – этот красный товар вам всегда пригодится.