Том 7. Последние дни
Шрифт:
Дубельт. Так. Благодарю вас, Петр Петрович.
Богомолов. Кроме того, ваше превосходительство, третьего дня я был на завтраке у Салтыкова.
Дубельт. Что новенького говорит старый [врун]?
Богомолов. Шумное собрание было! Грехи! Про государя императора рассказывает так: «видел le Grand bourgeois…»
Дубельт. Вы, Петр Петрович, это на отдельной записочке относительно завтрака у Салтыкова.
Богомолов. Слушаю, ваше превосходительство. А кроме того, Петя Долгоруков.
Дубельт. Bancal?
Богомолов. Он самый. Ведь что
Дубельт. Брюлловская картина?
Богомолов. Точно так. (Подает бумагу.)
Дубельт. Давно не читал стишков, благодарю вас. [Петр Петрович, мне одному надо остаться, у меня тут…]
Богомолов. [Слушаю-с, слушаю-с, ваше превосходительство!] Не смею беспокоить. (Идет.)
Дубельт (вслед). Петр Петрович, деньжонок не надобно ли? Прошлый месяц не брали.
Богомолов. Покорнейше благодарю, Леонтий Васильевич. Рубликов двести, двести пятьдесят?
Дубельт. А я вам триста, э! Для ровного счета, а? Вы скажите Павлу Максимовичу, что я распорядился.
Богомолов. Имею честь, ваше превосходительство! (Уходит.)
По уходе Богомолова Дубельт читает копию стихотворения, потом откладывает ее. Потом берется за копию письма к Геккерену, внимательно, жадно читает, думает, напевает сквозь зубы: «Буря мглою небо кроет…», свистит. Потом прислушивается, подходит к окну, становится настороженным, поправляет мундир и эполеты, садится за стол. Дверь в кабинет распахивается. Первым появляется жандарм, который останавливается у двери и вытягивается. Затем в дверь быстро входит Бенкендорф, делает знак глазами Дубельту, оттесняет жандарма, останавливается у дверей. Вслед за ним входит Николай. Он в шинели и в каске.
Николай (Дубельту). Здравствуй!
Дубельт (стоя). Здравия желаю, ваше величество! В штабе Корпуса жандармов, ваше императорское величество, все обстоит благополучно.
Николай. Проезжали с графом. Вижу, у тебя огонек. Не помешал ли я тебе? Занимаешься?
Дубельт (негромко). Пономарев, шинель!
Николай сбрасывает на руки жандарму шинель, отдает каску. Тот выходит. Бенкендорф пододвигает Николаю кресло.
Николай (садится. Потом Бенкендорфу). Садись.
Бенкендорф садится.
(Дубельту.) Садись, Леонтий Васильевич.
Дубельт. Слушаю, ваше величество. (Остается стоять во время сцены.)
Николай (оглядевшись). Стены покрасил?
Дубельт. Так точно.
Николай. А хорошо! Работаешь?
Дубельт. Стихи
Николай. Докладывай. Я не буду мешать.
Дубельт (Бенкендорфу). Бездельники и нарушители общественного спокойствия в списках распространяют. По поводу брюлловского распятия. (Читает.)
…Но у подножия теперь креста честнаго, Как будто у крыльца правителя градскаго, Мы зрим — поставлены на месте жен святых — В ружье и кивере два грозных часовых. К чему, скажите мне, хранительная стража? Или распятие — казенная поклажа, И вы боитеся воров или мышей?<…>
Иль опасаетесь, чтоб чернь не оскорбила Того, чья казнь весь род Адамов искупила, И чтоб не потеснить гуляющих господ, Пускать не велено сюда простой народ?(Подает листок Бенкендорфу.)
Пауза.
Николай. Прочти еще раз последние строки.
Бенкендорф читает.
Этот человек способен на все, исключая добра. Господи Вседержитель! Ты научи, как милостивым быть! Старый болван Жуковский! Вчера пристал ко мне и сравнивал его с Карамзиным! Как поворачивается у балаболки язык! Карамзин был святой жизни человек! А этот, этот!.. Казалось бы, не мальчик — отец семейства! Ох, мое долготерпение, только оно его и спасает. Не его жаль — его жену, хорошая женщина, семью жаль. Пусть ему совесть будет наказанием.
Бенкендорф. Он этого не понимает, ваше величество.
Николай. Что делает он в последнее время?
Дубельт. В карты играет, ваше величество.
Николай. И то дело для семейного человека. Продолжай, Леонтий Васильевич. [103]
Дубельт. Имею честь донести вашему сиятельству, что в столице в ближайшие дни я ожидаю дуэль каковой состоится не позднее после завтрашнего дня.
Бенкендорф. Между кем и кем?
Дубельт. Между двора его величества камер-юнкером Пушкиным и поручиком кавалергардского полка бароном Егором Осиповичем Геккереном Д'Антес. Сейчас мой шпион перехватил письмо Пушкина к барону Геккерену.
103
Здесь Булгаков делает ссылку на тетрадь с подготовительными материалами к пьесе, где есть текст Дубельта: «Дубельт. Помимо сего, ваше сиятельство, в последнее время получили распространение стишки, писанные уже лет пятнадцать тому назад». Впоследствии в тексте пьесы появилась сцена чтения эпиграммы, которую приписывали Пушкину:
В России нет закона. Есть столб, а на столбе — корона.