Том 7. Стихотворения

Сологуб Федор Кузьмич

«Ускользающей цели…»

Ускользающей цели Обольщающий свет, И ревнивой метели Угрожающий бред… Или время крылато? Или сил нет во мне? Всё, чем жил я когда-то, Словно было во сне. Замыкаются двери, — И темнеет кругом, — И утраты, потери, И бессильно умрём. Истечение чую Холодеющих сил, И тоску вековую Беспощадных могил.

«Не стоит ли кто за углом?…»

Не стоит ли кто за углом? Не глядит ли кто на меня? Посмотреть не смею кругом И

зажечь не смею огня. Вот подходит кто-то впотьмах, Но не слышны злые шаги. О, зачем томительный страх? И к кому воззвать: «Помоги»? Не поможет, знаю, никто, Да и чем и как же помочь? Предо мною темнеет ничто, Ужасает мрачная ночь.

«Пышен мой город и свят…»

Пышен мой город и свят Мраморным и золотым. Нега роскошная вся Так недоступна чужим. Мимо суровых людей, Мимо закрытых ворот, Не подымая очей, Отрок усталый идёт. Рваное платье в пыли, Ноги изранены в кровь. Бедное чадо земли! Скудная наша любовь! Что же любовь призывать По каменистым путям! Дальше, туда, где трава Тихо приникнет к ногам.

«Я верю в творящего Бога…»

Я верю в творящего Бога, В святые заветы небес, И верю, что явлено много Безумному миру чудес. И первое чудо на свете, Великий источник утех — Блаженно-невинные дети, Их сладкий и радостный смех.

«Он тёмен и суров, — и взор его очей…»

Он тёмен и суров, — и взор его очей, Пугая чистых дев и радостных детей, Прельщает зрелых жён, и отроков порочных Тревожит в сонной мгле мечтаний полуночных. В очах его тоска, и бледен цвет лица. Потупит очи он — похож на мертвеца. Черты его лица смешны и безобразны, — Но им волнуют жён и отроков соблазны.

«Она зарёй ко мне пришла…»

Она зарёй ко мне пришла, — Взглянула, засияла, — Лаская нежно, обняла И долго целовала. И повела потом она Меня из дома рано, Едва была озарена Туманная поляна. И всё пред нею расцвело, И солнце восходило, И неожиданно светло И весело мне было. Она показывала мне На небе и в долине, Чего я даже и во сне Не видывал доныне. И улыбаясь, и дивясь, Она ко мне склонилась. Заря в лице моём зажглась, И сердце быстро билось. Её созвучные слова Мне слушать было ново. Шептали что-то мне трава, И воздух, и дуброва. Ручьи у ног моих текли, И звучно лепетали, И вихри пыльные вдали Кружились и плясали. И весь лежащий предо мной Под солнцем круг огромный Едва лишь только пред зарей Возник из ночи тёмной. Приди опять ко мне скорей! Ты мне всего желанней. В просторы новые полей Веди порою ранней, Чтобы опять увидеть мне На небе и в долине, Чего в окрестной стороне Я не видал доныне.

«Окно царица-небылица…»

Окно царица-небылица Открыла в тереме своём. Мелькнула быстрая зарница, И прокатилась колесница. Её возница — дальний гром. Наводит птичий грай истому, Докучный грай вороньих стай. О, поспешай, как птица, к дому, Гробниц

и лиц не замечай.

«Любит ночь моя туманы…»

Любит ночь моя туманы, Любит бледный свет луны, И гаданья, и обманы, И таинственные сны. Любит девушек весёлых Вдруг влюбить в свою луну, И русалок любит голых, Поднимающих волну. И меня немножко любит, — Зазовёт меня к луне, Зацелует, и погубит, И забудет обо мне.

«Давно стараюсь, и напрасно…»

Давно стараюсь, и напрасно, Поработить себя уму. Смиряться сердце не согласно, Нет утоления ему. А было время, — простодушно, Хоть и нелепо, жизнь текла, И сердцу вольному послушна Мысль раболепная была. Ты втайне зрела, возрастала, Ты извивалась, как змея, — О, мысль моя, ты побывала На всех просторах бытия. И чем меня ты обольстила? К чему меня ты увлекла? Ты ничего мне не открыла, И много, много отняла. Восходит солнце, как и прежде, И светит нежная луна, И обаятельной надежде Душа бессмертная верна, И ясен путь мне, путь мой правый, Я не могу с него свернуть, — Но неустанно ум лукавый Хулит единый правый путь. О, если б бурным дуновеньем Его коварство разнесло И всепобедным вдохновеньем Грозу внезапную зажгло! О, если б огненные крылья! О, если б в буйстве бытия, Шипя от злобы и бессилья, Сгорела хитрая змея!

«В его саду растёт рябина…»

В его саду растёт рябина. В его дому живёт кручина. На нём изношенный кафтан. Глаза окутаны туманом, Как будто налито шафраном Лицо, и согнут тощий стан. Надежда милая убита, И что от бед ему защита? Терпеть судьба ему велит. Перед его печальной хатой, Враждебной властию заклятой, Рябина горькая стоит.

«Чего недоставало…»

Чего недоставало Судьбе моей доныне, Отныне близко стало, И ярко засияло В моей немой пустыне. На россыпях песчаных Цветут внезапно крины, И в одеяньях рдяных Гонцы из стран багряных Примчались на долины.

«Какая тягостная встреча!..»

Какая тягостная встреча! Какая грусть и суета! Зачем, судьбе противореча, Ты всё борьбою занята? Нерасторжимы эти звенья. Тебе навеки быть рабой. Лежат же тяжкие каменья Покорно в гулкой мостовой, — Не прекословят же ступени, Когда, всходя от сени к сени Иль нисходя, по ним идут, — Не прекословит лист дрожащий, Когда рукою злой и мстящей Его с другими с ветки рвут. О, покорись, пока не поздно, Пока не минул ясный день, Пока на дол не пала грозно Всеусмиряющая тень.

«На улицах пусто и тихо…»

На улицах пусто и тихо, И окна, и двери закрыты. Со мною — безумное Лихо, И нет от него мне защиты. Оградой железной и медной Замкнулся от нищих богатый. Я — странник унылый и бледный, А Лихо — мой верный вожатый, И с ним я расстаться не смею. На улицах пусто и тихо. Пойдём же дорогой своею, Косматое, дикое Лихо!