Том 7. Стихотворения
Шрифт:
(с. 27)
Но к 1908 годув антологической душе Бориса Садовского не осталось ничего, кроме жажды покоя, кроме какой-то жуткой, почти старческой изнуренности:
Да, здесь я отдохну. Любовь, мечты, отвага, Вы все отравлены бореньем и тоской, И только ты — мое единственное благо, О всеобъемлющий, божественный покой.(Сб. «Позднее утро», с. 86)
Зато эротика приобрела в страшные годы какой-то героический подъем. Неврастения дрожащими руками застегивает
(Иван Рукавишников. «Перевал», 1907, 11, с. 49 сл.)
Оговариваюсь, что речь идет здесь вовсе не о поэзии Ивана Рукавишникова как сложном целом. Я взял лишь случайно характерный пример особой формы лиризма, какой у нас еще не было, кажется. Сам Иван Рукавишников известный лирик и издал два сборника.
Эротическая неврастения у Григория Новицкого («Зажженные бездны», 1908 г., «Необузданные скверны», 1909 г.) уже не думает, однако, о революции. Она хотела бы, наоборот, стать религией, то сосредоточенно-набожная, то экстатически-сладострастная.
–
(«Необузданные скверны», с, 18)
или:
Я изнемог в бесстыдном хоре Согласных Женских Тел. Моя душа с тобой в раздоре, Кляня любви удел.(ibid., 19)
Но есть души, робкие от природы. Их наши мрачные и злые годы сделали уж совсем шепотными.
Б. Дикc (два небольших сборника) говорит и даже поет, точно персонажи в «L'intruse» [10] Метерлинка, — под сурдину:
Неужели ты не любишь темных комнат с пятнами лунного света на полу и на стенах. С дрожащими кусками серебристых тканей, брошенных на темные плиты.(«Ночные песни», 1907, с. 8)
Попробуйте прочитать это днем, громко и хотя бы в аудитории Соляного городка, — и я думаю, ничего не выйдет. Но создайте обстановку, понизьте голос до воркования, и я уверен, что в словах Дикса прозвучит что-то чистое и нежно-интимное.
10
«Непрошенная» (фр.).
Другая шепотная душа — Дм. Коковцев («Сны на севере», сборник). Этот мало элегичен,
(с. 23)
Шепотной душой хотел бы быть и Модест Гофман («Кольцо». «Тихие песни скорби», 1907), но этой шепотности я немножко боюсь.
И когда глядеться в очи Неподвижный будет мрак — Я убью ее полночью, Совершив с ней черный брак.(с. 11)
Одиноко стоит среди современных лириков Георгий Чулков (я знаю его сборник «Весною на север», 1908 г.). Больше других, однако, повлиял на него, кажется, Федор Сологуб. Красота — для него власть, и жуткая власть. Поэт относится к Красоте с упреком, с надрывом, но иногда и с каким-то исступленным обожанием. Вот его «Жатва» в выдержках:
Она идет по рыжим полям; В руках ее серп. У нее на теле багряный шрам — Царский герб. …… … … … Она идет по рыжим полям, Смеется. Увидит ее василек — улыбнется, Нагнется. Придет она и к нам — Веселая. Навестит наши храмы и села. По червленой дороге Шуршат-шепчут ей травы. И виновный, и правый Нищей царице — в ноги. …… … … …(с. 11)
Или из пьесы «Качели»:
Я в непрестанном и пьяном стремленье… Мечтанья, порывы — и вера, и сон Трепетно-сладко до боли паденье, — Мгновенье — деревьев я вижу уклон, И нового неба ко мне приближенье, — И рвется из сердца от радости стон, — О, миг искушенья! О, солнечный звон!(с. 14)
Ключ к поэзии Георгия Чулкова не в двух его стихах, однако, а в его же художественной прозе. Тайга серьезна и сурова. Она не любит лирного звона.
Я намеренно приберег под конец этой главы о лириках, так или иначе сформированных революционными годами, одно уже яркое имя. Сергей Городецкий, совсем молодой поэт, но в два года нашего века (7-й и 8-й) он выпустил пять сборников («Ярь», «Перун», «Дикая воля», «Детский сборник» и «Русь»). Это какая-то буйная, почти сумасшедшая растительность, я бы сказал, ноздревская, в строго эстетическом смысле этого слова, конечно.
Нельзя не чувствовать в массе написанных Городецким стихов этой уж и точно «дикой воли». Столько здесь чего-то подлинного, чего не выдумаешь, не нашепчешь себе ничем. Тесно молодцу да нудно… Но как нудно подчас и сосунку…