Том 7. Стихотворения
Шрифт:
Граф Алексей Н. Толстой — молодой сказочник, стилизован до скобки волос и говорка. Сборника стихов еще нет. Но многие слышали его прелестную Хлою-хвою. Ищет, думает; искусство слова любит своей широкой душой. Но лирик он стыдливый и скупо выдает пьесы с византийской позолотой заставок -
Утром росы не хватило, Стонет утроба земная. Сверху то высь затомила Матушка степь голубая, Бык на цепи золотой В небе высоко ревет… Вон и корова плывет, Бык увидал, огневой, Вздыбился, пал…(«Остров», 1,
Петр Потемкин — поэт нового Петербурга. «Смешная любовь» — преинтересная книга. Сентиментален, почти слезлив, иногда несуразен. Во всяком случае, искренний — не знаю как человек, но искатель искренний. Страшно мне как-то за Петра Потемкина.
Я пришел к моей царице кукле, сквозь стекло целовал ее белые букли и лица восковой овал. Но, пока целовал я, в окошке любимая мной повернулась на тоненькой ножке ко мне спиной.(«Смешная любовь», с. 36)
Владимир Пяст надменно элегичен. Над философской книгой, однако, по-видимому, способен умиляться, что, хотя, может быть, и мешает ему быть философом, но придает красивый оттенок его поэзии.
Над ритмом работает серьезно, по-брюсовски, и помогай ему бог! Мне понравилось в «Ограде» (единственном покуда сборнике его, кажется) элегия:
Слышишь ты стон замирающий, — Чей это стон? Мир, безысходно страдающий, Мой — и ко мне припадающий — Серый, туманный, Странный Небосклон. Тянется мерзлая ручка: «Барин, подайте копеечку!» — Девочка глянет в глаза. На кацавеечку, Рваным платком перетянутую, Капнет слеза. Талая тучка, Робкая, будто обманутая, Врезалась в странно-туманные, — Нет, не обманные! — Небеса. Где же вы, прежние, Несказанные, Голоса? Оттого день за днем безнадежнее?(«Ограда». 1909, с. 71 сл.)
Фет повлиял или Верлен? Нет, что-то еще. Не знаю, но интересно. Подождем.
Рельефнее высказался Сергей Соловьев (два сборника: «Цветы и ладан» и «Crurifragium»). Лиризм его сладостен, прян и кудреват, как дым ароматных смол, но хотелось бы туда и каплю терпкости, зацепу какую-нибудь, хотя бы шершавость. Валерий Брюсов — и тот нет-нет да и обломает гвоздик на одном из своих лирических валов.
Положим, лексические причуды у Сергея Соловьева вас задерживают иногда. Но ведь это совсем не то, что нам надо. Вот начало его прелестной «Primavera». Увы! думал ли кваттрочентист, что его когда-нибудь будут так любить на Парнасе?
Улыбнулась и проснулась, Полнязвуками леса. За плечами развернулась Бледно-желтая коса. Взор, как небо, — беспределен, Глубина его пуста, Переливчат, влажен, зелен… Мягко чувственны уста. Гдеи т. д. (Сев. цв. асс., с. 45)
Хорошо дышится в этих стихах. Воздуху много. Сплошное Амужских рифм действует как-то удивительно ритмично.
В самое последнее время появилась еще книга стихов Валериана Бородаевского (изд. «Ор»). Предисловие к ней написал Вячеслав Иванов.
Пьесы разнообразны, но, кажется, главным образом, благодаря разнообразию влияний:
1) Ко мне в жемчужнице, на черных лебедях, Плывешь, любимая, и простираешь длани, С глазами нежной и безумной лани И розой в смольных волосах.(с. 26)
(Чистый Парнас — Валерий Брюсов, отдыхающий среди «поисков».)
2) Я пронжу, пронжу иглой Сердце куклы восковой. Жарко, сердце, загорись, Разорвись! — …… … … … Сердце, сердце, разожгись, Разорвись!(с. 30 сл.)
(ср. Вяч. Иванов. «Мэнада»).
Сам по себе новый автор более всего впечатляется мраком — у него пещерная муза. Вот отрывок из пьесы, где стих достигает у него настоящей крепости, а речь — завидной простоты:
Плесень под сводом, осклизлые стены. И рудокоп, ночью и днем, С чахлым огнем, Вянущим, тающим, — в долгие смены Медленным мерно стучит молотком. Кони понурые вдоль галереи Гулко катят груды камней. Окрики — гей! Плавно дрожат седловатые шеи, Вислые губы темничных коней.(с. 41)
Наконец останавливаюсь в некотором недоумении. Вот сборник Владислава Ходасевича «Молодость». Стихи еще 1907 г., а я до сих пор не пойму: Андрей ли это Белый, только без очарования его зацепок, или наш, из «комнаты».
Верлен, во всяком случае, проработан хорошо. Славные стихи и степью не пахнут. Бог с ними, с этими емшанами!
Время легкий бисер нижет: Час за часом, день ко дню… Не с тобой ли сын мой прижит? — Не тебя ли хороню? Время жалоб не услышит! Руки вскину к синеве, — А уже рисунок вышит На исколотой канве.Я досказал обо всех, кого только успел сколько-нибудь изучить. Многие пропущены, конечно. Иных я обошел сознательно. Так, я ничего не сказал о Мережковском, С. А. Андреевском, Льдове, Фофанове, Влад. Соловьеве, Минском, о Случевском последнего периода… Но им здесь и не место, в этом очерке, так как они давно выяснились. Когда буду говорить о новом искусстве, скажу и о них — должен буду сказать.
Итоги таковы.
Среди новых лириков есть четыре имени, символизирующих вполне сложившиеся типы лиризма: Бальмонт, В. Брюсов, В. Иванов, Сологуб.