Том 7. Только очень богатые
Шрифт:
Доктор снял очки в тяжелой оправе, положил на стол и устало протер глаза.
— Бедная Марсия, — прошептал он, — с детства из уст матери непрерывно звучало волшебное слово — завещание. Чтобы враги не смогли получить деньги, пока Марсия не достигнет двадцати пяти лет, мать решила их ввести в заблуждение, включив в текст завещания парочку условий: Марсия должна быть объявлена нормальной до того, как она получит наследство! Должна выйти замуж до того, как ей исполнится двадцать пять! Но дочь помнила предупреждения матери и знала, что ей ни в коем случае
У меня было сильное желание поскорее забыть все, что было связано с Марсией Буржесс. Поскорее забыть и никогда не вспоминать. Это касалось встречи на Гавайях, нескольких дней в Сиднее, включая пентхаусы и зоопарки. У меня оставались почти нетронутыми две тысячи долларов, эти деньги дала мне Марсия. Я не имел предубеждений по этому поводу, потому что честно их отработал, выполняя для Марсии то, о чем она просила меня. Но память о прекрасной Марсии теперь навсегда останется со мной. Я восхищался не только ее необыкновенной красотой, но и мужеством. Пожалуй, она была самой мужественной из всех людей, когда-либо встреченных мною в жизни. К тому же со временем все более закрадывалось подозрение, что я влюбился в Марсию, и довольно сильно.
Но жизнь продолжалась, и надо было жить для живых, не помню, кто высказал эту блестящую мысль. Нью-Йорк в феврале с его морозами и снегом, может быть, и нравился кому-то, но только не мне. Это было не для Дэнни Бойда. Некто нашептал мне, что в паре миль к северу от Сиднея у некоего друга есть маленький домик, расположенный в безлюдном месте и прямо на берегу моря. В последний момент друг передумал ехать туда, и мы можем провести на побережье пару недель. Я не мог бы точно назвать время, когда «я» превратился вдруг в «мы». Наверное, мне просто в очередной раз повезло.
— Знаешь что, Дэнни, — через плечо бросила Соня, которая шла впереди по каменистой кромке вдоль пляжа, потому что я всегда настаивал на этом, когда она надевала свое оранжевое бикини.
— Конечно, знаю. Но я хотел сказать тебе об этом, когда мы вернемся обратно с пляжа домой.
— У тебя распущенное воображение!
— Это мне тоже известно.
— Я подумала, — настойчиво продолжала она, — если в нашей бухточке никого нет, кроме нас, то мы можем не стесняться и загорать голышом, правда?
— Ты права.
— Мне всегда хотелось загореть полностью! — объявила она, будучи в восторге от собственной идеи, и тут же свалилась на песок, потому что дошла до края спуска на пляж, что должно было ее научить смотреть под ноги.
Мы нашли бухточку, далеко от дороги и скрытую от посторонних взоров с трех сторон. Идеальное место для двух людей, которые захотели побыть вдвоем вдали от всего света. Я спрыгнул на песок к Соне, и мы пошли по пляжу вдоль берега. До бухты было еще с полмили. Наконец я с облегчением сбросил с себя груз — наше продовольствие на день — и сел на песок. Соня вдруг преисполнилась подозрительности и от этого стала походить на
— Что это с тобой? — спросил я.
— Так, ничего, — она тряхнула гривой пшенично-золотых волос, — просто хотела убедиться, что мы здесь одни, вот и все.
— Неужели ты думаешь, что если они захотят высадить десант на берегах Австралии, то непременно выберут для этой цели нашу бухточку?
— О, как смешно! — обиделась она. — Как бы тебе понравилось, если бы ты снял верх бикини и вдруг обнаружил с дюжину грязных маньяков, подглядывающих за тобой со всех сторон?! — Глаза ее округлились от гнева. — И не надо отвечать. Прошу тебя, оставь при себе свои остроты!
Я оторвал взгляд от воды и перевел его на Соню. Она с усилиями, достойными Джада Харриса, стягивала обе части своего бикини. Оно облегало тело как вторая кожа. Пожалуй, Джад после таких трудов повалился бы на песок и счастливо испустил дух. Успешно справившись с бикини, Соня разостлала на песке пляжное полотенце, тщательно расправляя каждую складочку и отдавая этому занятию внимания больше, чем автомобилист своей новой, долгожданной машине. Наконец удовлетворенная сделанным, улеглась на живот и приступила к утреннему пляжному ритуалу: сначала масло для загара, она мазалась им с полчаса, потом, протерев в третий раз солнцезащитные очки, улеглась с блаженным видом и притихла.
— Знаешь, я начинаю замечать за собой некоторые странности, — после небольшого молчания заговорил я, — и это меня беспокоит.
— А в чем дело? — спросила она сонным голосом.
— Понимаешь, — смущенно признался я, — последние полчаса я занят лишь тем, что разглядываю твой прелестный голый зад и убеждаюсь постепенно, что меня больше возбуждает, когда он прикрыт оранжевым бикини.
— У нас у всех есть проблемы, Дэнни. — И Соня лениво повернулась к солнцу другой щекой, чтобы обеспечить равномерный загар.
— Но это же ненормально, — запротестовал я, — всегда и во все времена считалось эротичным обнаженное тело.
— Может быть, что-то изменилось в мире понятий, а ты и не заметил?
— Если в мужской компании вдруг сказать: «Братцы! Я только что был на пляже и видел, как одна потрясающая бабенка надевает свое бикини», — они подумают, что ты в некотором роде извращенец!
— И будут правы.
— Но до этого момента я считал себя нормальным. Мне нравятся женщины, и я обожаю все части их тела, ну, признаюсь, некоторые побольше, некоторые поменьше.
Она хихикнула:
— Я не сомневаюсь.
— А не хочешь ли ты… ну, не пора ли позагорать обратной стороной?
— Все в свое время, Дэнни. — Она, кажется, опять погружалась в приятную дремоту.
Я подумал, что неплохо было бы выпить и…
— Черт бы все побрал! — выругался я в сердцах. — Я забыл взять с собой мартини!
— Я рада, что ты так легко реагируешь на отсутствие спиртного, Дэнни, это говорит о том, что ты, по крайней мере, не алкоголик.
— Пойду принесу, — я вскочил, — дорога туда и обратно займет не больше двух часов.