Том 8. Очерки переходного времени
Шрифт:
Извозчик с аппаратом *
На днях, часа в три после полудня, на тротуаре Невского, близ Литейной, прихватив еще некоторую часть мостовой, столпилось довольно много народу. Глядя издали, можно было догадываться, что толпа окружила извозчика и что, по всей вероятности, около этого извозчика происходит одна из тех уличных сцен, которые, по обыкновению, начинаются и оканчиваются при непременном участии городового. Но всех, кто присоединялся к толпе и хотел «своими глазами» видеть, что там делается, прежде всего удивляло отсутствие главнейшего
Достаточно было только оглядеть эту молчаливую толпу и эту удручающую фигуру извозчика, чтобы тотчас же обратиться с расспросами к ближайшему соседу:
— Что тут такое? Зачем народ собрался?
Не сейчас, однако, ответил сосед. Видно было, что толпа только обдумывала и всматривалась в то, что ее интересовало, не решаясь приступить к гласному выражению суждений.
— Инструмент новый объявился! — наконец промолвил, как бы нехотя, кто-то из «простых» и замолчал.
— Аппарат противизвозчиков изобретен! — уже гораздо смелей, бойчей и громче провозгласил другой человек, также из простых.
— Против… извозчиков? — оживленно и даже визгливо воскликнул третий зритель.
— Единственно во вред извозчику изобретено! Теперь вот он (объяснитель показал рукой на извозчика, который от этого жеста как будто еще более съежился и оробел), — теперь он ни единой копейки не может от хозяина утаить!
— Эво, ребята, он,железный-то дьявол! — пояснил еще новый посторонний наблюдатель.
— Где он,чорт-то?
— Да вон на левом крыле-то! Круглый, черный.
На левом крыле дрожек действительно оказался «аппарат»; круглый, как большие круглые столовые часы, окрашенный в черную краску. Он был приделан так, что как бы глядел на извозчика из-под его локтя, и стоило только взглянуть одновременно на аппарат и на извозчика, чтобы совершенно ясно понять, отчего и извозчик, как говорится, был «как в воду опущен». Он ясно ощущал, что этот железный дьявол не спускает с него своих мертвых, но постоянно недоброжелательных глаз ни на единую минуту; он каждое мгновение подкарауливает «из-под локтя» каждый шаг извозчика; каждую минуту и каждому прохожему человеку, а в настоящее время большой толпе народа, он, «железный», свидетельствует, что извозчика караулят, что его стерегут, чтобы он не плутовал. Кто только поглядит на «железного чорта» и поймет, «в чем дело», всякий скажет: «это чтобы извозчик денег не припрятывал». Поэтому извозчик ощущал себя на своих козлах в таком же угнетенном состоянии духа, какое в былые времена испытывал преступник на позорной колеснице, которого возят по улицам, наполненным народом, для посрамления и возбуждения в нем раскаяния и который со всех сторон слышит шопот толпы: «Убил!..
— Да, брат, — слышалось из толпы, но вовсе не враждебным тоном, — да, брат, теперь чайку-то не попьешь!
— Каждая, друг любезный, копеечка видна. Циферблат не свой брат!
— Оборудовали машинку!
— Железный, железный, а все знает, анафема!
Этот невраждебный к извозчику тон разговоров, которого он не мог не ощутить, осмелил его настолько, что он решился сказать и свое слово, но сказал он его все-таки оробевшим голосом:
— Прежде только всего и было, что «отдай два рубля в сутки». «Где хошь возьми, а отдай». Бывает, свои отдашь, а бывает, в праздник, и свои покроешь, и хозяину отдашь, и себе останется. Из чего ж бьемся-то?
Он замолк неожиданно, как бы вспомнив, что под локтем стережет его «железный» караульщик, и, обиженно кинув робкий взгляд на этого караульщика, сделался опять недвижим и уныл.
«Что уж! — говорило его унылое лицо. — Сдирай шкуру-то! Такая наша доля!»
В то же время не прекращалось и разъяснение свойств аппарата.
— То есть все начисто показывает — сколько верст проехал, сколько выручил.
— И не то еще! Сколько проехал! Сколько простоялпорожнем!
— Не все и тут-то! Простоит он порожнем — одна цифра выскакивает; а ежели седока поджидал — другая.
— Да, брат, тут уж не пошлешь гостинчика в деревню! Как хозяин глянул, вся твоя совесть, во множественном числе, как на ладони!
— А ежели по цифрам недодаст, как вы думаете, господа? Может он в суд представить, инструмент-то?
— И даже вполне! И окончательно представит!
— Э-ге-ге!
— Дядя! А что аппарат-то, ежели «на чай», имеет цифру-то?
— Не дают! — с глубокой обидой отозвался извозчик, — поглядят емув нутро и выдадут копейка в копейку! А жалованье-то по-старому. Да одежу держи сам. А из-за чего бьешься?
Наконец появился и городовой и стал «производить порядок».
— Чего стал? — прежде всего повелительно сказал он извозчику и повелительно прибавил:
— Отъезжай!
А затем «честью» обратился и к публике:
— Разойдитесь, господа, разойдитесь, прошу вас!
Преступник на позорной колеснице отъехал, снова, видимо, упав духом, потому что «железный караульщик» ожил, открыл свои неумолимые глаза и впился ими, из-под локтя, в подкарауливаемого неплательщика.
Вслед за извозчиком стала расходиться и толпа зрителей. Один из них, человек, по виду напоминавший старого камердинера, не спеша ступая по тротуару, так же не спеша толковал о том же аппарате с двумя своими сотоварищами и сумел их даже насмешить.
— Наживет-то он, хозяин-то, наживет, а сам уж ни за что на дрожках с инструментом не поедет!
— Ой? Что так?
— Ни во веки веков не поедет! Теперь он в пятом часу утра объявится в семействе, говорит жене: «заседал в комитете». Я знаю эти дела очень тонко! «Заседал, говорит, утомлен, покойной ночи, душенька». Ну жена, конечно, чует, что шампанским отдает, понимает: «соврал!», а допытаться не может. Горничной дает три целковых: «Поди, узнай у кучера, где был?» А онуж и горничной обещался шляпку подарить и кучеру пятишну дал. Ну, и мелют ей… Я это тонко знаю! А как она да вникнет в инструмент-то…