Том 8. Письма 1898-1921
Шрифт:
Занятный ты видела сон.
Факт «существования матери» я помню и очень ценю.
Целую крепко.
Саша.
Переписываю тебе новое, ненапечатанное стихотворение Кузмина.По-моему — очень замечательно:
Издалека пришел жених и друг. Целую ноги Твои. Он очертил вокруг меня свой круг. Целую руки Твои. Как светом отделен весь внешний мир. Целую латы Твои. И не влечет меня земной кумир. Целую крылья Твои. Легко и сладостно любви ярмо. Целую плечи Твои. На сердце выжжено ТвоеОбрати внимание.
Скорей всего я приеду, когда уедут все: во второй половине февраля.
158. Е. П. Иванову. 31 января 1908. <Петербург>
Милый Женя, жаль, что не застал ты. Я тогда читал мою пьесу Марии Андреевне. Когда напишу еще, попрошу и тебя прослушать. Вчера Чулков принес фельетон Розанова. Я машу рукой, и без того дела много. Это — литературно неприлично. Всю ругань я, конечно, принимаю к сердцу и думаю, что ругаться можно и должно. Хочется выворачивать наизнанку свою душу, чтобы разругались все до конца, наконец. Но когда при этом сочиняются легенды, очень стыдно за авторов и не хочется быть с ними знакомыми. Потому за Розанова я действительно покраснел: ничего он не понимает здесь, полагая, что мне «так» весело. Не теряя к нему уважения вообще, не хотел бы подавать ему руки.
Любящий тебя Ал. Блок.
159. Л. Д. Блок. 20 февраля <1908. Ревелъ>
Что же ты мне не пишешь, моя милая. Послезавтра я уеду отсюда и в субботу буду в Петербурге.
Пишу тебе с ревельского вокзала. По вечерам бываю тут или в кабачке и пью пиво. А днем — занимаюсь. Вообще — невесело. Результат — мы с мамой приготовили сборник стихов. Пусть он называется — «Земля в снегу».Первый цикл — «Подруга Светлая», первое стихотворение — «Люблю тебя, Ангел-Хранитель».
Второе дело — я кончил вчерне «Семь принцесс».
Чувствую себя грустно и пусто, хотя разговариваю с мамой. Должно быть, вообще я сильно устал. Как-нибудь бы отдохнуть, нежить иначе и в новых местах.
Меня очень занимает как ты играешь, довольна ли ты игрой и можешь ли сделать какие-нибудь заключения.
По тому, что ты не пишешь, я заключаю, что ты очень поглощена. Но не расстроена ли, беспокоюсь.
160. Л. Д. Блок. 23 февраля 1908. <Петербург>
Милый друг мой.
Вчера в Ревеле я получил твое письмо, а сегодня пишу тебе уже из Петербурга. Прилагаю записку, которую не послал из Ревеля.
И здесь и в Ревеле — весна. Я чувствую ее.
Я очень много думаю о том деле, которым ты занята. У меня очень широкие и определенные планы в будущем. Вкратце — вот в чем дело:
Интеллигентный театр приходит к концу. Та интеллигенция, для которой играете теперь вы и остальные, одинаково не может быть показателем реальности театрального дела. Современный репертуар от Шпажинского до Метерлинка — может быть подвергнут критике и подлинному суду — неперед лицом этой интеллигенции, для которой всеравно, забавно или скучно, а только перед лицом будущего: 1) отдаленного; тогда нужно слушать Вагнера, Ницше, Ибсена, социалистов, философов и т. д., 2) перед лицом ближайгиегобудущего, в котором единственно реальным и имеющим почву учреждением по части театра будет народный театр.Только народ покажет истинную ценность той драматургии, о которой умирающая интеллигенция может судить только случайно и необоснованно. Вот почему так остро стоит вопрос о мелодраме,о пользе(русский утилитаризм), о содержании.
Статистика показала с очевидностью, что 1) театр необходим для народа, и в России развивается
Только в том театре, который имеет реальную почву под собой, 1) сам собоюразрешится совершенно спорный для насвопрос о нужности или ненужности Метерлинка, Гофманстааля, Ведекинда и т. д., 2) сами собой отпадут модныеи тоженеразрешимые теперь вопросы о первенстве режиссера или автора, об актерских соревнованиях и интригах, доходящих до абсурда, и т. д.
Реальную почву может иметь теперь, конечно, только народныйтеатр в самом широком смысле (фабричный, сельский, солдатский и т. д.), потому что только свежаяпублика достойна уважения, а без публики — нет театра (независимо от всех возможных «студий», которым можно предоставить самое широкое развитие). Потому необходимо приглашать всех вас (стоящих) к этой работе, в которой место нудных вопросов о количестве таланта, техники, голоса и т. д. — занимает живая работа.
На эту тему я, вероятно, и прочту лекцию… Мне очень интересно бы знать, что думает об этом Мейерхольд и знаешь ли ты всю нереальностьтеперешней вашей работы (независимо от техники, навыка, учения и т. д.). Поговори с Мейерхольдом об этом и напиши мне свое и его мнение. То, что я говорю, более чем реально и, по-моему, истинно празднично.В вашей труппе я считаю очень важными для дела народноготеатра — Наталью Николаевну, тебя (по всей вероятности) и (очень возможно) — Мейерхольда, изобретательность которого можно направить по очень хорошему руслу.
Ты довольна своей игрой в «Электре»? — Я сейчас не могу еще прислать тебе 30 рублей, но, когда получу, пришлю. Мама, верно, напишет тебе. Напиши ей несколько слов. Я в Ревеле купил у букиниста великолепный театральный журнал (старый немецкий) и картинки (между прочим — Электра, Медея и мн. др.).
Милая, я бы очень хотел обо всем этом с тобой поговорить. А что же декоратор?
161. Л. Д. Блок. <27 февраля 1908. Петербург>
Милая. Я сейчас получил твое второе письмо. Солнечное утро (27). Мне хочется тебе писать не о событиях, а о тебе и себе. Дело в том, что зима была страшно тяжелая. Я чувствую, как весеннее солнце лечит какую-то глубокую, долго не заживавшую рану в душе. Иногда бывает восторженно, как в ранней юности. Я чувствую, что у меня опять станет свежей душа. Я постоянно думаю о тебе, и по-настоящему, до глубины, т. е.: «В царство времени все я не верю…» Для меня с новой силой необходим Вл. Соловьев. Меня вдохновляют все мои глубокие исторические воспоминания — Лидо, Германия и все, что я пережил когда-то. Мое знание очень углубляется. Мое знание о тебе — с особенной силой. В прежних столетиях я вспоминаю тебя. Но твое происхождение теряется в каких-то глухих тропах времен — приблизительно на тех дорожках, где случайный народ ставил на горных подъемах для случайных путников изображения богов, и они были для путешественников алтарями и вехами. Глубже мои исторические воспоминания не идут и медлят здесь в нерешительности, так как — следующие предки твои непосредственно касаются астральных областей. И там твои пути уже совершенно скрещиваются с другими и других цветов и сущностей, — но там такая сложность, что я еще не могу сделать выводов, хотя имею много подозрений о линиях, цветах и направлениях. Тебе, вероятно, сейчас это чуждо? Если нет, напиши. А. А. Юшкевич знает в этой области чрезвычайно много — для женщины даже слишком.