Том 8. Преображение России
Шрифт:
Пока Федор говорил, что он такое думал, прислонясь к баркасу, его слушали, мало понимая, к чему он клонит, но когда он обратился прямо к Рожнову, то половина хмеля соскочила с многих голов. Павлик же, посмотрев сперва на полковника, потом, из-за его спины, на Наталью Львовну, вдруг яростно изо всех сил захлопал в ладоши.
Известно, что стоит только начать хлопать, а за поддержкой дело не станет, — и вот, все ли поняли Федора наконец, или все еще нет, но хлопать начали все, даже и музыканты и меланхолический гармонист, и литаврист вдруг ударил в свои литавры, а старик подставил свой
Он стоял, сдвинув свои сросшиеся у переносья брови, и Павлик, с большим любопытством следя за его лицом, стремился угадать, что он скажет. Федор ждал не садясь, и Рожнов начал:
— Федор Петрович, это вы меня испытываете, или как? Потому что, если испытываете, то ведь наобещать двадцать коробов можно, а если, скажем, по-сурьезному…
— По самому сурьезному, — перебил его Федор.
Рожнов оглянулся на своих, точно ожидая поддержки, но был он, хотя и молодой, вполне обстоятельный и ни малейших неясностей не любил, поэтому спросил Макухина:
— Значит, Федор Петрович, там у вас только думка была, а теперь вы же как именно: нас там на своем или чтобы на нашем хозяйстве хотите оставить?
Павлик хотя сам и правильно понял Макухина, но вопрос Рожнова тоже счел правильным: дело это требовало, по его мнению, полной ясности, и ему нравился обстоятельный Рожнов не меньше, чем оказавшийся таким щедрым Макухин.
Федор, пока говорил свою длинную и путаную речь, избегал глядеть на жену, теперь же, когда понадобилось отвечать Рожнову коротко и точно, поглядел и увидел, что Наталья Львовна улыбалась, — значит, не только не была против, но ей как будто нравилось это неожиданное для нее самой решение мужа.
И он сказал Рожнову:
— Если ты в состоянии дело там сам вести, то и начинай с богом, и хозяином там, значит, буду уж тогда не я, а вся ваша артель; а если не в состоянии, то так мне вот тут и скажи, потому что мне тогда придется подумать.
Рожнов, только теперь окончательно поверивший в точный смысл сказанного Макухиным, повернулся к своим и крикнул:
— Что же вы, ребята, сидите, как все равно зюзи какие? Что это вас, что ли, не касается, а только меня одного?
Павлику подумалось тут же, что на его месте и он точно так же бы крикнул. Однако поднялся Данила, человек лет сорока, дюжий, с бурыми густыми усами (подбородок он выбрил в этот день в парикмахерской), протянул к Рожнову руку и сказал:
— Ты-ы не кричи очень! Ты-ы потише!.. Не хуже твово понимаем, что работать мы теперь можем скрозь, — как на сухом берегу, так, значит, и само собой в море — с сетями, с баркасом… Работать вполне можем, а с кого получать за работу? С тебя?
Выставил вперед кудлатую голову, вытаращил красные от водки глаза и ждал ответа.
— Со всей нашей артели, а не с меня! Я только вроде бы опять за старшего назначаюсь, если, конечно, оставите… — объяснил ему Рожнов, но тут же обратился к Макухину: — Так, Федор Петрович, или я не понял?
— Именно так само, а как же еще? — удивился Макухин.
Но
— Премного благодарим, Федор Петрович, а только… не выйдет!
— Так, значит, чужому продать? — слегка повысив голос, однако без заметного для Павлика раздражения спросил Макухин, на что Севастьян тут же ответил:
— Мы вами очень довольные, Федор Петрович, и пускай себе, как оно допрежь было, так чтобы и было, в том же порядке.
— Истинно! — подтвердил Данила. — Как сами начнем хозяйствовать, нам лучше не будет, а только хуже!
— Ну, что ты будешь делать с таким народом! — удивился Рожнов и хлопнул себя, насколько позволила скученность за столом, обеими руками по бедрам.
— Ничего, после разберутся, — успокоил его Макухин и кивнул гармонисту: — А ну, дерни что-нибудь повеселее!
Гармонист уперся подбородком в свой инструмент, подумал, перебрал лады и очень решительно заиграл вальс «Дунайские волны».
Танцевать никто из гостей не умел, или пока еще не разошлись настолько, чтобы затанцевать. Даже и не слушали гармониста. Поднялся спор за столом, потому что Афанасий кричал:
— Как это, чтобы они рыбалили? Какие из них к черту рыбаки? Только рыбу от берегов отпугивать!.. Рыбак должен быть специальный, а не такой!
Но из ломщиков камня нашелся один, пожилой уже, чернобородый, — Филат Бегунков, сидевший как раз против Афанасия. Голос у него оказался тоже громкий и с хрипотой. Он был задет Афанасием за живое.
— А я вот и есть рыбак специальный, — с Волги! — отстаивал себя он. — Мы с братанами тем же манером воблу ловили и до дела ее, эту рыбу, доводить могли, а также леща тоже!
— То Волга, а то море, — сравнял один такой! — кричал Афанасий.
— В полую воду не шути Волгой, — никакому морю не уступит, — защищал свою реку Филат, — только что вода в ней тогда желтая от глины!
Услышав про глину, Макухин вспомнил вдруг, что ничего не сказал об известковой печи, и опять встал.
— Ведь вот же память отшибло, братцы! Ведь в том же конце, возле Куру-Узени, известку выжигают! Правда, версты две от моря считается, так зато же там пара лошадей на дроги. Тамошних ребят возьмите к себе в артель; каменных домов там себе понаставите — из своего камня, на своей известке, — черепицей покроете, — без страховки тогда проживете… Чтобы земля рядом с татарской деревней такая бы русская, наша загремела, — приходи любоваться!
— Покорно благодарим, Федор Петрович! — поднявшись, сказал Рожнов и поклонился, но жена Данилы подняла вдруг голос:
— На что же там дома каменные громоздить, когда там ни картошки посадить негде, ни капуста не родится?
А жена Севастьяна добавила:
— Да и корову там если завесть, — паши для ней нету: только камень везде да держи-дерево промеж! Что там корове взять? Ни на что изведется! Ни молока от нее, ни мяса!
Павлик увидел, что Макухин нахмурился и сел на свое место, как садятся ученики в классе, невпопад ответившие на вопрос учителя. Даже и Рожнов счел нужным найти какой-нибудь выход из неловкости для своего хозяина.