Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877
Шрифт:
Бог знает, чем бы это всё кончилось, если б Паклин не вмешался.
— Что это! помилуйте, — начал он, махая руками и громко смеясь, — как не стыдно? Г-н Маркелов пошутить хотел; но так как вид у него очень серьезный — оно и вышло немного строго… а вы и поверили? Полноте! Евфимия Павловна, милочка, мы вот сейчас уйти должны — так знаете что? на прощанье погадайте-ка нам всем… вы на это мастерица. Сестра! достань карты!
Фимушка глянула на своего
— Карты, карты… — заговорила она, — да разучилась я, отец, забыла — давно в руки их не брала…
А сама уже принимала из рук Снандулии колоду каких-то древних, необыкновенных, ломберных карт.
— Кому погадать-то?
— Да всем, — подхватил Паклин, а сам подумал: — «Ну что ж это за подвижная старушка! куда хочешь поверни… Просто прелесть!» — Всем, бабушка, всем, — прибавил он громко. — Скажите нам нашу судьбу, характер наш, будущее… всё скажите!
Фимушка стала было раскладывать карты, да вдруг бросила всю колоду.
— И не нужно мне гадать! — воскликнула она, — я и так характер каждого из вас знаю. А каков у кого характер, такова и судьба. Вот этот (она указала на Соломина) — прохладный человек, постоянный; вот этот (она погрозилась Маркелову) — горячий, погубительный человек (Пуфка высунула ему язык); тебе (она глянула на Паклина) и говорить нечего, сам себя ты знаешь: вертопрах! А этот…
Она указала на Нежданова — и запнулась.
— Что ж? — промолвил он, — говорите, сделайте одолжение: какой я человек?
— Какой ты человек… — протянула Фимушка, — жалкий ты — вот что!
Нежданов встрепенулся.
— Жалкий! Почему так?
— А так! Жалок ты мне — вот что!
— Да почему?
— А потому! Глаз у меня такой. Ты думаешь, я дура? Ан я похитрей тебя — даром что ты рыжий. Жалок ты мне… вот тебе и сказ!
Все помолчали… переглянулись — и опять помолчали.
— Ну, прощайте, други, — брякнул Паклин. — Засиделись мы у вас — и вам, чай, надоели. Этим господам пора идти… да и я отправлюсь. Прощайте, спасибо на ласке.
— Прощайте, прощайте, заходите, не брезгуйте, — заговорили в один голос Фомушка и Фимушка… А Фомушка как затянет вдруг:
— Многая, многая, многая лета, многая…
— Многая, многая, — совершенно неожиданно забасил Каллиопыч, отворяя дверь молодым людям…
И все четверо вдруг очутились на улице, перед пузатеньким домом; а за окнами раздавался пискливый голос Пуфки.
— Дураки… — кричала она, — дураки!..
Паклин громко засмеялся, но никто не отвечал ему. Маркелов
Один Соломин улыбался по обыкновению.
— Ну что ж! — начал первый Паклин. — Были в XVIII веке — валяй теперь прямо в ХХ-й. Голушкин такой передовой человек, что его в XIX считать неприлично.
— Да он разве тебе известен? — спросил Нежданов.
— Слухом земля полнится; а сказал я: валяй! — потому что намерен отправиться вместе с вами.
— Как же так? Ведь ты с ним незнаком?
— Бона! А с моими переклитками вы разве были знакомы?
— Да ты нас представил!
— А ты меня представь! Тайн у вас от меня быть не может — и Голушкин человек широкий. Он, посмотри, еще обрадуется новому лицу. Да и у нас, здесь, в С*… просто!
— Да, — проворчал Маркелов, — люди у вас здесь бесцеремонные.
Паклин покачал головою.
— Это вы, может быть, на мой счет… Что делать! Я этот упрек заслужил. Но знаете ли что, новый мой знакомец, отложите-ка, на время мрачные мысли, которые внушает вам ваш желчный темперамент! А главное…
— Господин мой новый знакомец, — перебил его с запальчивостью Маркелов, — скажу вам в свою очередь… в виде предостережения: я никогда ни малейшего расположения к шуткам не имел, а особливо сегодня! И почему вам известен мой темперамент? (он ударил на последний слог). Кажется, мы не так давно в первый раз увидали друг друга.
— Ну постойте, постойте, не сердитесь и не божитесь — я и так вам верю, — промолвил Паклин — и, обратившись к Соломину: — О вы, — воскликнул он, — вы, которого сама прозорливая Фимушка назвала прохладным человеком и в котором точно есть нечто успокоительное, — скажите, имел ли я в мыслях сделать кому-нибудь неприятность или пошутить некстати? Я только напросился идти с вами к Голушкину, а впрочем — я существо безобидное. Я не виноват, что у г-на Маркелова желтый цвет лица.
Соломин повел сперва одним плечом, потом другим; у него была такая повадка, когда он не тотчас решался отвечать.
— Без сомнения, — промолвил он наконец, — вы, г-н Паклин, обиды никому причинить не можете — и не желаете; и к г-ну Голушкину почему же вам не пойти? Мы, я полагаю, там с таким же удовольствием проведем время, как и у ваших родственников, — да и с такой же пользой.
Паклин погрозил ему пальцем.
— О! да и вы, я вижу, злой! Однако же ведь вы тоже пойдете к Голушкину?