Том 9. Три страны света
Шрифт:
— Митя, скорее!
В то же самое время дверь в перегородке скрипнула, и худое бледное лицо, с растрепанными волосами, высунулось в комнату с тихим восклицанием:
— Катя!
Девушка легко спрыгнула со стула и подкралась к двери, а между тем бледное лицо показалось над перегородкой, в том месте, откуда ушла Катя.
— Да где ты?
Слезы досады слышались в этом вопросе.
Катя печально улыбнулась. Но Митя страшно рассердился; он подошел к двери и сердито протянул руку к Кате.
Катя
— Два рубли, — прошептал он, — а сколько?.. час?
— Нет, два, — отвечала Катя.
— Бессовестный! — презрительно сказал Митя.
— Катя, а Катя! — раздался голос старушки из кухни, откуда запахло дымом.
Катя быстро кинулась к столу; старушка показалась на пороге и с упреком сказала:
— Что ты, не слышишь, что ли, Катя?
— Сейчас, маменька! — складывая шитье, отвечала девушка.
— Скорее, ишь как задымил самовар; вынеси-ка его в сени.
Катя побежала в кухню исполнять приказание старушки, а старушка нерешительно подошла к двери перегородки и как будто к чему-то готовилась.
— Митя, а Митя! — робко произнесла она, заглядывая в щелку дверей.
— Что вам, маменька? — спросил Митя.
— Голубчик мой… Митя… у нас… нет чаю! — нерешительно отвечала старушка.
— Вот деньги! — быстро раскрыв двери, сказал Митя и подал матери монету, которую передала ему Катя, а сам сел к столу, на котором стояла неоконченная копия с портрета довольно тучной купчихи.
Радостная улыбка озарила доброе лицо старушки, когда она увидела деньги на своей ладони; но вдруг она как будто что-то вспомнила и, глядя в недоумении на сына, спросила:
— Митя, откуда эти деньги? а?
— Как откуда? я достал! — быстро отвечал Митя, не поворачивая головы.
— Как достал? ты никуда сегодня не выходил! Утром я шла в рынок, у тебя их не было, — строго сказала старушка.
С минуту длилось молчание. Наконец Митя, тяжело вздохнув, отвечал:
— Я, маменька, эти деньги спрятал было на краски, чтоб окончить вот этот портрет.
И он указал на толстую купчиху.
— Ах, боже мой, Митя! — пугливо перебила старушка. — На, возьми их назад. Возьми!
И старушка вошла за перегородку.
— Полно, Митя, — продолжала она, — мы и без чаю ляжем! полно! Как это можно тратить их? хуже, работу проволочишь, а вишь, у тебя сапоги худы… жилет-то я штопаю, штопаю… весь в дырах! Сестра что-то ленится: уж как давно взяла рубашки! Ну, впрочем, известно, девушка молодая, не понимает еще хорошенько горя.
— Что тут говорить! будут деньги, так все купим! — раздражительным голосом перебил Митя и так отчаянно схватил себя за голову, что старушка только махнула рукой и побрела от него… Она села к столу, подняла свои полные слез глаза на образ, висевший в углу, и оставалась неподвижною, пока Катя не внесла в комнату
Катя вопросительно глядела на стол и на перегородку, наконец спросила громко:
— Что же, нужно купить чаю?
— Купи шалфею да меду, — смотри, не больше как на гривенник: деньги нужны, — строго и тихо шепнула старушка.
За перегородкой Митя сердито двинул столом и быстро вышел оттуда.
Он был еще очень молод, высок ростом, но страшно, худ. Несмотря на бледность и худобу, в чертах его было поразительное сходство с сестрой. Только на его губах беспрерывно блуждала злая улыбка. Длинные черные волосы придавали его лицу страдальческое выражение. Сюртук его, запачканный красками, лоснился от времени, локти были худы.
— Разве хорошо по ночам ее посылать? — сердито сказал Митя старушке. — Я сам пойду.
И с сердцем взяв фуражку и шинель, висевшую в углу на гвозде, он вышел из комнаты. Старушка и Катя тревожно следили за его судорожными движениями, и только когда он ушел, старушка заговорила, крестясь:
— Господи, что это с ним?.. Разве я ей не мать? — продолжала она, рассуждая сама с собою. Разумеется, я человек бедный; но разве я пошлю свою дочь куда не следует? да и в первый ли раз я ее посылаю в лавочку?..
Старушка вздохнула
— Что это, господи! — прибавила она. — И как он страшно иногда стал глядеть, — мороз пробежит по телу!
И она снова вздохнула тяжелей прежнего. Катя стояла не шевелясь, с поникнутой головой, бессмысленно устремив глаза в пол, На ее еще свежем и юном личике было столько немого отчаяния, что если б пар от кипящего самовара, густо наполнивший холодную комнату, не скрыл этого лица от слабых глаз старушки, то не так бы еще дрогнуло сердце бедной матери. Митя принес чай и сахар, молча положил на стол и быстро удалился за перегородку. Старушка долго пересчитывала принесенную им сдачу и покачивала головой. Но через несколько минут на грустном лице ее появилась улыбка самодовольствия, и она с наслаждением постукивала чашками, перетирая их.
Катя уселась на прежнее свое место и продолжала шить.
Вдруг вдали послышались звуки шарманки. Катя боязливо взглянула на свою мать, которая в то время, приподняв дрожащей рукой крышку у чайника, с улыбкой заглядывала, настоялся ли чай.
Печальные звуки «Лучинушки» слышались все ближе и ближе, наконец раздались у самого окна.
Старушка прислушалась и весело сказала:
— А вот и Иван Карлыч!
И она лукаво посмотрела на Катю, которая вся вспыхнула и с каким-то ужасом прислушивалась к звукам шарманки. Вдруг они замерли, и через несколько минут в кухне послышался шорох и отрывочный, плачевный звук? видно, нечаянно задели ручкой шарманки,