Том 9. Учитель музыки
Шрифт:
Нет, я въявь слышу – я смотрю-слушаю: Часы бьют! Апостолов я видел – все двенадцать прошли под бой, и Петуха слышал – ка-ак закукурекал! а Смерть-то с косой упустил.
– Не туда глазом смотрели! – упрекал меня и точно чему-то радовался мой вож, – а как она махала! так вот косой – так петушка, по петушку.
От Часов пошли на Карлов мост. Я ходил по мосту и не верил, смотрел – нет, и наяву я видел: вот золотое Распятие, Богородица, Святые, Короли, а сбоку из-за моста дозором Рыцарь со львом175. Уходить не хотелось.
Днем – Музей. И опять в Град – «св. Георгий»…
– А вот, посмотрите, эта башня, – толковал мне вож по пути, – она вся из человечьих костей – первая была тюрьма в мире!
Солнце пошло на запад, сумерилось, когда вышли мы на золотую улицу к «домикам
Да иначе и невозможно, надо ото всего уйти – в стену, и затвориться в стене и от цветных ярких платков и от базара, надо – чтобы только нос просунуть, такое, и под бой часов, забывая часы, весить и мерить, познавать и ведать. Я знаю, не золото, это золото-слово! – разложить слова и из слов составить слово, найти закон слова – меру слова – вес слова…
Вот он, очаг – словесная наука, за которую Прагу чтит весь мир!
Поклонился я стене – сколько веков работы под ее низким сводом! – помянул алхимиков.
И с вечерней горы я смотрю вниз – а там что? – вечер затуманил город – как сквозь сон – с башнями над волнистой, уже черной кровлей тесно прижавшихся домов – там строят жизнь, там крепнет любовь к земле, там борьба – «чтобы всем жить было довольно!». А тут – без чего не красно никакое довольство, и все надоедает, тут – чем жив человек – познание и ведение – усилие человеческой воли овладеть стихией, подчинить и самих демонов – найти золото – золото-слово – ведь слова быстролетны и слова тускнеют! – из разноцветных найти самоцветное и путеводное слово.
Совсем смерклось и зачернилась дорога. Тут мой вож «подождите!» – дрыгнул комариными ножками да в щель на огонек и – пропал.
Я шел один так – без дороги, думал о словах – о слове: где вера, перед которой сами поднебесные стены только плетень, а юность так безумна и мечта горда – «если бы на земле утверждено было кольцо, я повернул бы весь свет!»
Я думал о словах-легендах и о легендах-снах, вспомнил Зейера176 – его сон и легенду и вдруг подумал:
«Да ведь где-то тут жил Фауст – конечно, Фауст жил в Праге!»
И сейчас же подумалось:
«Фауст – и Мефистофель!»
И вдруг, как из земли, мой странный вож – и как ни в чем не бывало. И не узнать: на комариных ножках модные ботинки – узейшие носки, как лыжи.
И он повел меня, скользя по камням – не поспеешь! – совсем в другую сторону, совсем не туда.
«Музыки! – подумал я, – я хочу музыки, через музыку: чтобы до самой души коснуться».
– С музыкой, а как же! – и он взял меня под руку и в подворотню.
У фонаря он обернулся – и я увидел: бело-алый «пошет» языком через всю его рожу.
– «Бон-боньерка!»
– – – – – – – – – –
А наутро – в дорогу.
Вспоминаю ночные рассказы в винарне о виноградной Словакии, о ученой Моравии, о Подкарпатской Руси – где «говорят по-русски». И опять на дорогу, как встреча.
– Россия!
– – –
– Далеко –
– – –
– Про-осим.
Карлсбад
К еленьему скоку
Охотился Богемский король Карл IV в Богемских горах в самой дебри и напал на оленя. И такой чудесный этот олень: копыта серебряные, рога золотые – заглядишься. Погнался король за оленем, да не тут-то: прыток – не поддается. И охотник не простой, так по пятам, не отпускает. Свита перепугалась: не простой олень, худо б не вышло. А олень: куда деваться? – скок на скалу – да со всего размаху вниз: и угодил в Шпрудель. «Где, где олень?» – «Сорвался!» Тут король и вся его свита потихонечку со скалы спустились – жалко, нельзя упустить: королевская добыча! Смотрят: олень в речке, а пар от него – глаза застилает. Опустили градусник – и глазам не верят: +73 С. «Вот так речка!» Вынули бережно оленя – вареный! – и с оленем назад на скалу и на скале поставили. Олень и окаменел.
Так открыли Шпрудель.
Это было в 1349 году.
И с той поры со всех концов света потянулся народ к Оленю – к «еленьему скоку» – zum Hirshensprung за шпруделем – «живой водой». И из всех дорог эта дорога к оленьему скоку самая дорогая в мире, но и память – незабываемая.
Я ждал Карлсбада десять лет и вот дождался. Купил я себе дудочку-кукушку – такие кукушечьи волшебные свистульки только и есть в Богемии – и улиткой потащился на
По дороге, кукуя в волшебную дудочку, выкликал я птиц – за годы много воды утекло: как все другое, и тоже! По-прежнему «изверги» стучат молоточками в своих подземных домах. Слышу, в Купальскую ночь было большое собрание – со всех гор со всего света собрались глазатые в колпачках: из Центральных гор по подземным дорогам пришли рыжие разтэры, а с Кавказа черные цепкие: чего-то знают, чего-то ждут, чего-то вдруг замолчали – под землей идет работа!
«А помните, старик из Галиции, который по 40 кружек в день шпруделю пил, помер!»
Так в разговорах о земном и подземном добрался я до Оленя.
Поздоровался я с Оленем – Олень все так же каменный стоял на скале, сторожил «живую воду».
Взял я травки пучок – какая весенняя! и желтых листьев ветку и полез выше, куда только Петр лазил. Теперь-то не велика хитрость: всюду дорожки, стрелки, надписи.
На Петровой скале памятник: дважды ездил Петр в Карлсбад (1711 и 1712 г.) – сидел в шпруделе, пока не слезала кожа; ведь и в московской самой горячей бане такого нет жара – +73 С. Был в Карлсбаде и царевич Алексей (1710 и 1714 г.) и Анна Петровна (1716 г.). На памятнике стихи в две колонки: на одной французские – Baron Alfred de Chabot, 1835; на другой – кн. П. Вяземский, 1853 г. и немецкий перевод, septembre 1866.
Majestueux rochers, g'eants de la vall'ee, Votre aspect imposant exalte la pens'ee, Eveille dans les coeurs des sentiments nouveaux, Et rend plus cher encore le beau s'ejour des eaux! L’^ame sur ce rocher n’est-elle pas 'emue? Ce symbole sacr'e. qui s’offre `a notre vue. Qui de Pierre le Grand dans les bras Cut press'e. Au pied duquel par lui ce souvenir laiss'e (M.S. P. I.) Ne r'ev`ele-t-il pas `a toute la contr'ee, Que par ce grand g'enie elle fut visit'ee, Carlsbad avec amour conserve dans son sein Les pr'ecieux objets travaill'es de sa main, Aussi que dans Saurdam ce cr'eateur sublime Fr`equente l’artisan que sa pr'esence anime, Se m^ele `a ses travaux, `a ses f^etes, ses jeux; Les cibles de son tir sont encore dans ces lieux. Mais que vois-je? D’aspect sur ce sommet tout change; Hier, pour у parvenir, il fallait ^etre un ange! Accessible aujourd’hui, le burin avec art Grave sur le granit l’immortel nom du czar! Noble chef du pays! Gloire vous soit acquise! Qu’un puissant Nicolas cette action transmise, Indique avec quel art vous savez honorer Celle qu’a votre garde il daigne confier.177 Великий Петр! Твой каждый след Для сердца русского есть памятник священный, И здесь, средь гордых скал, твой образ незабвенный Встает в лучах любви, и славы, и побед. Нам святы о тебе преданья вековые, Жизнь Русская тобой еще озарена, И памяти твоей, великий Петр, верна Твоя великая Россия. О grosser Peter! Jede deiner Spuren Fur Herz des Russen ist ein heilig Denkmal! Dein herrlich Bild hier unter stolzen Felsen Erglaenzt im Liebe, Rhum und Sieges strahl. Was uns bekannt von Dir, ist uns ein Heiligthum, Ganz Russland’s Leben ist von Dir durchgluht. Freue der Erinnung deiner, Grosser Peter, Die Russland gross in alle Zeit erbluht!