Тонкая Стена:Крушение
Шрифт:
– Что, не ожидал, красавчик? Ты чего сюда пришел?
– Зигфрид прислал будить…
– Меня будить не надо, я со вторыми петухами встала. А Хельгу ты, того, разбудил? Быстро али нет?
– Разбудил.
– буркнул я и почувствовал, как предательская краска заливает мне щеки.
– Ну и слава Богу. А то мне надоело самой ее будить.
– бросила Любава, поворачиваясь ко мне спиной и направляясь по коридору в сторону кухни. Что она хотела этим сказать, я так и не понял, но поплелся за ней.
Завтрак прошел быстро и мы молча вышли в
– Однако холодать будет.
– заметил возница Иван, выдавая всем медвежие полости.
Такую роскошь могли позволить себе только русины. Закутываться в дорогу в настоящие медвежьи шкуры с нашитыми на них полосками ткани для перехвата талии! Головные части шкур были аккуратно удалены и на их место приторочены просторные и мягкие капюшоны из кусочков шкур - видимо, обрезков.
– Слушай, Мойша, может тебе тоже полость медвежью дать, ноги прикрыть?
Я ожидал, что леший по своему обыкновению откажется. Тем более у него своих волос хватает. Но он согласился, как мне показалось, даже с радостью.
– Ну, устраивайтесь поудобнее, уважаемые, я сейчас шкуры запахну и помчимся. Только носы особо не высовывайте, можно заморозить.
Внутри полости было уютно. Даже настороженный Зигфрид, пообвыкнув, заулыбался.
Путь к Городищу я помню очень отрывочно. Мы ехали по бесконечной лесной дороге, Ванька что-то мурлыкал себе под нос на облучке, иногда начинал петь. Потом я заснул и проснулся часа в три дня, когда сани остановились в какой-то деревне. Мы некоторое время разминали застывшие конечности, потом пообедали в избе у очень, я бы даже сказал, слишком гостеприимной хозяйки - высоченной бабы с огромными мужскими руками, потом снова погрузились в сани и снова отправились в путь.
Переночевали мы на постоялом дворе, где ямщики переменяли лошадей. Поэтому спали не очень хорошо - в кабаке напротив почти до самого утра кто-то истошно и весело орал. Похоже, что все члены нашей бригады воспользовались дорожной паузой, чтобы немного отоспаться и привести в порядок расшалившиеся нервы. Больше всего меня поражало в пути собственное полное нежелание о чем-либо думать. Наконец, чуть пополудни второго дня, Ванька громко сказал, вроде бы ни к кому и не обращаясь:
– Городище, уважаемые, скоро будет.
Я встрепенулся и с удивлением обнаружил, что полтора дня валяния кулем в санях освежили мой ум, а в чем-то - и мое тело. Я забыл, когда последний раз я чувствовал себя таким спокойным и отдохнувшим.
Еще через час наша процессия встала на опушке густого леса. Зимнее солнце оказалось на удивление теплым и, выбравшись из порядком поднадоевшей полости, я даже не стал запахивать на груди полушубок.
Сзади меня под чьими-то шагами заскрипел снег. Это был Зигфрид. Судя по всему, мое странное поведение в Муроме хорошо запомнилось ему и он решил немного меня по воспитывать.
– Так, практикант, - начал он довольно сухим голосом, - распрягай
Спустя двадцать минут мы, ведя за собой лошадей, тронулись по укатанному зимнику вглубь леса. Мойша, как обычно, плелся на телеге чуть позади нас. После получаса пути я уже было собирался возмутиться, когда услышал голос Мойши:
– Эге! Приехали!
– Куда?
– почти хором воскликнули я, Любава и Хельга и растерянно завертели головами.
– Вы глаза разуйте! Видите, вон там между деревьями тропка идет? И деревья реже стоят?
Мы послушно уставились в том направлении, куда показывал Мойша. Никаких следов тропки или прямо уж так и редко стоящих деревьев не наблюдалось.
– Какая тропка, Мойша? Где мыши ходят?
– ехидно поинтересовалась Любава.
– А ты, милая, не свежие следы ищи, а смотри, как снег примят.
– парировал леший.
Для меня, необученного обращению с русинским снежным царством, скопище маленьких сугробчиков, странно сгрудившееся в лощине, не значило ничего. Потом я присмотрелся и ахнул.
Так бывает, когда долго смотришь на картинку их множества точек и вдруг они одномоментно сливаются в совершенно осмысленный портрет человека или рисунок животного. Следы на снегу внезапно развернули передом мной целое батальное полотно. Здесь были и полузанесенные следы сразу нескольких тяжелогруженых саней и в беспорядке разбросанные следы людей - еле заметные ямки на снегу и даже вытопленные жаром человеческого тела углубления, где лежало…так, раз, два, четыре человека.
– Там, за лощиной, Городище?
– спросил я.
– Да, недалеко.
– ответил Мойша
– Значит, стреляли отсюда.
– уверенно заключил я.
– Что-то ты очень быстрый на выводы, практикант.- сердито прокомментировал Зигфрид.
– Пусть практикант скажет.
– вмешалась разговор Хельга.
Зигфрид открыл было рот, чтобы возразить ей, но заметил, как Мойша утвердительно качает головой.
– Говори, только коротко.
– бросил командир.
– Значит, смотрите. Вот следы от трех тяжелогруженых саней…
– Где, где, черт возьми?
– рявкнул Зигфрид.
– Вот.
– Мойша поравнялся с нами.
– Он прав, Зигги. Дай ему рассказать. Хватит беситься.
Зигфрид что-то буркнул себе под нос и повернулся в направлении лощины. Я продолжил.
– Они разгрузились вон там. Потом подтащили туда какие-то ящики и сами залегли вон туда. Не знаю, сколько человек они оставили на высотке, но…
– Так, а вот теперь я все вижу сам.
– бросил Зигфрид.
– Потом там что-то случилось, и они все забегали. Надо подойти к высотке. Практикант, что за морок такой на тебя в Муроме напал, что ты там так ослеп? Девицы муромские смутили? Ты у нас, вроде, до баб сильно охочий?